Анатолий Левандовский - Наследники господина Чамберса

Видя, что дело идет все хуже и хуже, мэтр Дидье готов согласиться на последнюю уступку.

Бог с тобой, не желаешь быть юристом, учись на врача!

Конечно, медицина — это шаг назад. Медик не имеет того веса в обществе, что богослов или прокурор. «Клистирная трубка», «костоправ», «знахарь», «шарлатан» — таковы нелестные прозвища, которыми обыватель окрестил врача. И все же это кусок хлеба. Если его старший сын уродился таким недотепой, что не смог ни читать проповедей, ни выступать в суде, если он не годится для врачевания людских душ, пусть попробует врачевать тела! И ведь, по существу, «доктор Дидро» звучит не хуже, если не лучше, чем «аббат Дидро» или «адвокат Дидро»...

Старик утешает сам себя и шлет мэтру Клеману новое послание, в котором просит друга, используя всю силу своего убеждения, внушить эту мысль непокорному сыну.

Мэтр Клеман вызывает Дени к себе в кабинет.

Выдержав профессиональную паузу, прокурор разражается длинной тирадой. Он взывает к сыновним чувствам. Он приводит исторические примеры. Возведя глаза к небу, он говорит о гуманности и, как бы между прочим, намекает, что Дени сам хочет лишить себя наследства. Наконец переходит к сути дела:

— Перед вами, молодой человек, возможность выбора.

Вы хозяин своей судьбы. Если вам не угодно служить правосудию, послужите здоровью людей. Одно из двух: вы будете или юристом, или врачом — третьего вам не дано, да оно и не требуется!..

Дени удивлен. Это что-то новое! Врачом... Но почему, черт возьми, врачом? Он не имеет никакого влечения к медицине... И не очень верит в нее...

Мэтр Клеман ждет.

Но Дени не торопится с ответом.

Прокурор не выдерживает:

— Вы поняли меня, молодой человек? Я не требую от вас объяснений и аргументов. Я прошу лишь, чтобы вы ясно сказали, что вы предпочитаете!

И Дени вдруг выпаливает:

— Ничего!

От неожиданности мэтр вскакивает с кресла:

— То есть как «ничего»?! Что это значит? Как прикажете вас понимать?

— Очень просто. Я не стану заниматься юриспруденцией, поскольку она бессмысленна, и не буду врачом, потому что не хочу убивать людей.

— Чего же вы, наконец, хотите? — повышает тон прокурор. — И кем собираетесь стать?

— Кем? Да так, никем. Я люблю то, чем занимаюсь, и не ищу ничего другого. Мне не нужны ни должности, ни звания, было бы лишь интересно жить на свете!

Мэтр с шумом падает в кресло.

Разговор окончен.

«Ну и слава богу, — думает Дени, складывая в сак свое нехитрое имущество, — наконец-то поставлены все точки над «и» и я буду свободным».

Он без сожаления покидает уютную квартиру прокурора и снимает маленькую комнатушку где-то под крышей.

Впервые в жизни он чувствует себя независимым. У него остались кое-какие сбережения от прежде высланных отцом сумм. Запросы его скромны. Большую часть дня он читает у себя на мансарде, затем прогуливается по Парижу, заводит случайные знакомства, иногда посещает Французскую комедию.

Но чаще всего он бродит по набережным Сены, где притаилось множество книжных лавок и ларьков. Что может быть приятнее, чем рыться в стопе старых книг и вдруг обнаружить среди них нечто, целиком отвечающее твоей душе! Сколько открытий сделаешь здесь в течение всего лишь одного-двух часов!..

Особенно регулярно посещал Дени лавку Бебюти.

Правда, если быть откровенным, следует сказать, что привлекали его сюда не только книги.

У букиниста была юная дочь Габриэль.

Она могла бы воспламенить любое сердце.

Круглое личико, маленький носик, нежный румянец и детски-наивное выражение пленительных губок — все это, казалось, предвосхищало головки Грёза, которыми два десятилетия спустя художник создал себе имя. Впрочем, здесь нет ничего удивительного, ибо два десятилетия спустя именно Грёз стал мужем этой красотки и сделал ее своею постоянной моделью. Но пока за ней ухаживал Дени Дидро, и книга, полученная из ее крохотных ручек, доставляла ему двойное удовольствие.

Однажды такой книгой стали «Философские письма» Вольтера. И когда тут же, у прилавка, Дени начал листать это произведение, он даже забыл о стоящей рядом Габриэль...

Однако всем этим прогулкам и мирным развлечениям было суждено внезапно кончиться.

Дени и не заметил, как из его тощего кошелька ушел последний золотой.

На первых порах это его не очень тревожит.

Подумаешь, беда! В Лангре проживает богатый папаша; старик так добр и так любит Дени! Стоит черкнуть ему пару строк, и он тут же вышлет деньги!

Но здесь юный Дидро просчитался. ‘

Ответ мэтра Дидье был столь же краток, сколь и суров: ни одного су, покуда сын не возьмется за ум!

Сын не верит своим глазам. Он посылает вторичную просьбу, приправленную соответствующими аргументами — весьма сильными, на его взгляд.

На это письмо он не получает ответа.

Мэтр Дидье был уроженец Шампани, а шампанцы во все времена славились упрямством. Отец шел на любые расходы, чтобы сделать из сына человека (как он себе его представлял), он соглашался на всевозможные уступки, но сын (тоже шампанец!) всем этим пренебрег и поступил по-своему. Мог ли после этого отец материально поддерживать его? Кроме того, ножовщик полагал, что, приперев к стенке упрямца сына, поставив его в безвыходное положение, он собьет с него спесь и рано или поздно заставит уступить своим требованиям. И, наконец, Дидро-старший имел в Париже знакомых и доверенных лиц, которым дал наказ: следить за каждым шагом своего дерзкого отпрыска и, если тому станет совсем невмоготу, поддержать его.

Итак, мэтр Дидье стал в позицию выжидания и, за неимением выбора, решил следовать принципу «чем хуже — тем лучше».

Иными глазами на все это смотрела мать. Сердобольная мадам Анжелика не могла понять высоких принципов мужа — она жалела своего бедного Дени. Не сумев переубедить упрямца мужа, она решила действовать тайно от него. Экономя каждую копейку, она сберегла несколько ливров из хозяйственных денег и отправила их сыну с преданной служанкой Эллен Брюле.

Старая женщина не пожалела своих бедных ног.

Шестьдесят лье туда — шестьдесят обратно. Пешком.

Этому трудно поверить, но это было...

Она пришла в самый критический момент. Как возликовал юный Дидро, увидя ее! Он целовал ее без конца, подбрасывал как перышко в воздух, без конца расспрашивал о доме...

Эти несколько ливров, к которым верная Эллен прибавила свою лепту, спасли его на какой-то срок: он заплатил за комнату и целую неделю обедал в кафе...

Потом Эллен Брюле пришла, вторично.

И еще раз.

Третий оказался последним.

Отныне связь с родным домом была порвана полностью—• блудный сын должен был рассчитывать только на свои силы.

— Тогда слушайте. Вы ведь, кажется, тонзурованы?