Полли Хо-Йен - Мальчик в башне [litres]

Блюхеры.

Само слово было тяжелым. Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел их переливающиеся серебристые головы. Я чувствовал их голод, отчаянно и стремительно пожирающий наши дома. А потом я открывал глаза и видел их вокруг, на земле.

Когда я впервые услышал, что блюхеры едят наши дома, я пошел полежать с мамой. Я думал об услышанном, и мне захотелось обнять ее крепко-крепко, но я побоялся ее разбудить, поэтому просто приложил лоб ей к спине и подвинулся поближе. Мама была теплой, твердой, настоящей.

Мне захотелось, чтобы она проснулась. Мне было страшно.

Наверно, я всегда боялся, что наша башня обвалится, как все остальные дома, но не думал, что это реально может случиться. Башня высокая, слишком большая, чтобы упасть. Но блюхеры тоже становились больше. Что, если они уже начали ее пожирать?

Я заставил себя встать и выглянуть в окно. Со вчерашнего дня я толком не видел улицу, только спал и смотрел телевизор.

Я выглянул в окно и ахнул. До самого горизонта все было покрыто серебристо-синим цветом блюхеров. Город сравняли с землей.

Как-то раз на уроке мы катали глиняные валики. Выглядело похоже. Будто взяли гигантский валик и катали по городу.

Какие-то дома еще стояли. Другие башни тоже. Я даже видел свет в окнах пару дней назад.

Один раз я досчитал до семнадцатого этажа в башне Гайи и увидел там свет. Я сказал себе, что это ничего не значит. Может, они не выключили свет, когда уезжали. Я вспомнил квартиру Майкла. Они тоже забыли выключить лампу.

Но частичка меня не переставала думать, что Гайя могла быть там, что ее папа заставил их остаться. Тогда они были в ловушке. Как я с мамой.

Я никогда не боялся высоты, но тогда я посмотрел вниз, и земля вдруг показалась очень далекой, а пол под ногами будто задрожал. Мне пришлось сесть на стул и не двигаться, чтобы снова стало нормально. Я долго не мог встать.

Я не знал, что мне делать. Уезжать было поздно, потому что в воздухе были споры. Скоро блюхеры начнут есть нашу башню, и она упадет. Я не смогу спасти ни себя, ни маму. Один точно не смогу.

Нам нужна была помощь.

Я решил позвонить в полицию. Они приедут и спасут нас. У них наверняка есть маски, которые надевают на лицо, чтобы ничего не попало в рот. Они принесут две для меня и мамы, и споры до нас не доберутся.

Телефона у нас не было. У мамы был мобильный, но я не имел понятия, где он лежит. Я покопался в каких-то сумках и ящиках комода и в конце концов обнаружил его под кучей нераскрытых конвертов. Он не работал. Батарея была разряжена. Я видел у мамы зарядку, но не знал, где она сейчас. Я заглянул во все шкафы в гостиной и на кухне и даже в шкафчик в ванной, но ничего не нашел. Скорее всего, зарядка лежала в маминой спальне.

Мама держала шторы закрытыми, поэтому в комнате было темно. Я попытался нащупать зарядку на полу руками, потом попытался заглянуть в шкаф, но дверь стукнулась обо что-то, когда я ее открыл.

Мама пошевелилась. Она ничего не сказала, но я не стал дальше искать. Я не хотел ее разбудить.

Я мало что мог делать, поэтому большую часть дня смотрел телевизор. По каждому каналу говорили о блюхерах. Лучше бы показали что-нибудь другое. Я от них устал. Наверно, стоило выключить телевизор, но я хотел послушать других людей, а не голос в моей голове, который все спрашивал, как мы собираемся выжить. В конце концов я оставил телевизор включенным на всю ночь и заснул прямо на диване.

Первым, что я услышал утром, были громкие, разозленные голоса людей. На сцене перед зрителями сидели восемь человек.

Зрители спрашивали о блюхерах и хлопали в ладоши, когда люди на сцене отвечали. Я не понимал, что они говорят, но они часто повторяли одно слово. Я записал его в альбом, чтобы не забыть.

Загрезненъе.

Я не знал точно, что оно значит, но звучало оно серьезно. Я переключил канал на новости. Там рассказывали о попытке поджечь блюхеров. Показали пожарника, который держал шланг. Он нажал на кнопку, и вместо воды из шланга вырвалось пламя. Несколько блюхеров оказались в огне.

Сначала за огнем ничего не было видно. Казалось, что блюхеры сгорели. Потом дым развеялся, и мы увидели, что они совсем не пострадали. Ни капельки.

Я записал это в альбом.

Когда я проснулся утром, было очень тихо. Я лежал в постели, не двигаясь, и слушал. Ни звука. Я повернулся на бок, и кровать громко скрипнула, нарушив тишину. Мне кажется, я слышал эхо.

Медленно я поднялся с кровати. Я слышал, как мои ноги коснулись пола, как зашуршали волосы, когда я почесал голову, и как стукнули зубы, когда я сглотнул.

Почему я не слышал ничего, кроме себя? Где все?

Я не хотел выглядывать наружу. Боялся того, что мог там увидеть – или не увидеть. Я дошел до окна маленькими шажками, забрался на подоконник и посмотрел вниз, на улицы. Хотя их и улицами уже нельзя было назвать. Дороги начинались непонятно где. Все съели блюхеры.

На улицах ничего не двигалось. Не проезжали автобусы, машины и скорые. Не ходили люди. Не мелькали велосипедисты. Все это давно пропало. Раньше летали вертолеты, но тем утром небо было абсолютно пустым. Я даже самолетов не видел.

Карту Гайи я перестал заполнять уже давно. Для красных точек совсем не осталось места.

В тишине мне было неуютно, и я решил включить телевизор, но экран не загорелся. Я попробовал снова. Ничего не произошло.

Я вспомнил, что телевизор был включен всю ночь. Наверно, он сломался, пока я спал. Я вытащил вилку из розетки и вставил снова, но починить телевизор не смог.

Без голосов из телевизора мне стало одиноко. Конечно, со мной была мама, но последнее время она почти со мной не разговаривала. Мне даже стало казаться, что она специально поднимается, только когда я сплю. Последние пару ночей, когда я засыпал, я слышал, как открывается дверь.

Я решил нарисовать новую картинку в альбоме. Я изобразил широкое пустое небо и покинутую землю. Закончил я быстро.

После этого, чтобы занять себя, я решил пораньше приготовить обед. Я открыл кран, но вода не полилась. У нас иногда так случается. Тогда кран будто плюется перед тем, как выпустить воду. В тот день он так не делал. Я крутил ручки туда-сюда так долго, что забыл, куда их надо повернуть, чтобы открыть или закрыть кран.

Я попробовал открыть кран в ванной, но он тоже не работал. Я даже зашел в квартиру к Майклу и попробовал включить воду там.

У нас в холодильнике оставалось немного молока и пара пачек апельсинового сока, но ничего другого попить не было.

Я налил чуть-чуть молока в чашку и отпил. Оно оказалось прокисшим и ужасным на вкус, и я едва не выплюнул его на пол. Успел добежать до раковины.

Я перелил одну пачку сока в стакан, потом отлил половину в другой. На цыпочках я прошел к маме в спальню и оставил ее стакан на тумбочке. Свой сок я пил осторожно, сидя на диване в гостиной.