Мари-Од Мюрай - Кроваво-красная машинка

— Смотря за что. У меня видит только один глаз. Второй — нет.

Ответ показался мне не слишком ясным. Однако Фромон отошел от двери, и мы смогли войти. Старик отступил вглубь комнатки, волоча ногу. Он выглядел безобразно, от одежды пахло затхлостью. Лицо он прятал в темноте и часто прикрывал рукой.

— Вот, — сказала Катрин, положив фотографию на стол. — Нам нужно разыскать этого человека или узнать, что с ним случилось.

Фромон приковылял к нам, все еще прикрывая лицо. Он склонился над фотографией, будто изучая ее, а потом изрек невероятную фразу:

— Надо искать на чердаке.

Меня прошиб холодный пот.

— Этого человека надо искать на чердаке? — спросила немного удивленная Катрин.

Молчание.

— Чердаке дома на улице Распятия, в Сюрени? — настойчиво спрашивала Катрин.

И тут взгляд колдуна огрел меня словно хлыстом.

— Где он, отец твой? — спросил он. — А мать твоя, она где?

Катрин не хотела отступать. Поборов волнение, она упорствовала:

— А человек на фотографии?

Фромон яростным движением швырнул нам фотографию и стал отступать в глубину комнатки, бормоча стонущим голосом:

— Наказание, мщение. Мертвецов — мертвецам, но уже пробил час. Царствие мое не от мира сего. Так сказал Господь, а Господь — это кое-что.

Я прошептал на ухо Катрин:

— Пойдемте же.

Но Катрин уже подобрала фотографию и снова спросила:

— Об этом человеке, о нем вы что-нибудь знаете?

Старик вдруг завопил во всю мочь:

— Убирайтесь вон, сволочи, ублюдки, сучьи дети, вон отсюда, вон!

На сей раз Катрин, несомненно, получила сразу немало материала для своей магистерской диссертации. Я уже вышел, и она догнала меня во дворе. Я же мало-мальски успокоился, лишь когда мы отмахали добрый километр от фермы Фромона. Безумцы, нищие духом и дети видят нечто такое, чего не видим мы. Фромон прочел меня всего как открытую книгу.

— Так это правда, вы на самом деле сирота? — вдруг спросила Катрин.

Я не стал отвечать — в надежде, скорее всего напрасной, что Катрин прекратит расспросы.

— И вы ничего не знаете о своих родителях? — продолжала она. — В каком возрасте вы их потеряли? Да Нильс, я же с вами говорю!

Я поглубже вжался в сиденье и закрыл глаза.

— Не притворяйтесь, что заснули, мсье Азар. Это смешно!.. Вы имеете полное право не отвечать мне…

Я и на этот раз не отозвался, и она добавила:

— …и полное право быть как можно противнее.

Меня охватило сожаление. Но я не мог ничего поделать. По опыту я знал: Катрин не злопамятна и простит меня. И все же этот случай так и остался между нами неловкой недосказанностью.

Забежав ко мне еще несколько дней спустя, она помахала у меня перед носом связкой ключей.

— Вы переезжаете? — поинтересовался я.

— Это ключи от дома на улице Распятия. Соланж раздобыла запасные.

Я пожал плечами. Да на что она там надеялась?

— Старая пара, которая там живет, уезжает отдохнуть на пасхальные каникулы. Их соседи тоже. В понедельник вечером весь угол улицы будет безлюден. Я поеду туда и перерою весь дом, от подвала до чердака.

Последнее слово заставило меня вздрогнуть.

— Что вы хотите там найти? Труп мсье Лакруа, разрезанный на кусочки?

— Я только хочу последовать советам славного Фромона и осмотреть верхнюю часть дома.

Я чуть не рассказал ей, что она ошибается — ведь это мне колдун говорил о чердаке. Но отказался от этой мысли, — ведь более подробных объяснений я не смог бы дать Катрин.

— Не нравится мне все это, я вам уже говорил. С вами хотя бы поедет Соланж?

— Нет. Она вывихнула ногу, когда играла в теннис с Жаном-Мари. Не может ходить. Да она и без того бы сдрейфила. Она очень впечатлительная.

— И вы поедете туда одна! — воскликнул я.

— Да, если только…

И она вопросительно взглянула на меня. Ловушка захлопнулась над моей головою — словно четко сработала адская машина, запущенная двадцать лет назад.

— Не ходите туда, Катрин.

— Пойду. С вами или без вас — пойду.

Печального вида особнячки из красного кирпича штурмуют улицу Распятия.

— Вам не кажется забавным — носить фамилию Лакруа [5] Лакруа ( фр. La Croix) — крест. Прим. пер. и жить в доме на улице с таким названием? — спросила Катрин. — Ах, вот, смотрите. Дом номер 7. Это здесь. Ставни закрыты.

Они были еще и заколочены железными поперечинами.

— Ключ подходит! — воскликнула Катрин, отпирая решетчатую калитку.

Из-под разбитых плит, которыми был вымощен двор, пробивались высокие травы и крапива. Каштан, не подрезавшийся годами, загораживал часть северного фасада дома. Розовый куст жадно цеплялся за крыльцо. Цвела на нем лишь одна роза: кроваво-красная.

— Тихий уголок, — сказала Катрин.

Особняк слева был открыт, его крыша продавлена. У правого дома в окнах не хватало стекол.

— Пожалуй, трудно найти местечко еще тише, — согласился я, — разве что на кладбище…

Катрин толкнула входную дверь и зажгла карманный фонарик. Я заметил в вестибюле электрический счетчик и попытался включить ток. Тщетно.

— Катрин, вы чувствуете запах?

— Что за запах?

Она принюхалась и попыталась пошутить:

— Полагаете, так пахнет разлагающийся труп?

Дом пропах прогорклостью, гнилым деревом, затхлыми ковриками. Вонь так и стояла в горле. Я выхватил фонарик из рук Катрин и провел вокруг его лучом. В гостиной стояла какая-то мебель, почти развалившаяся.

— Но Катрин, в этом доме давно никто не живет!

Она уже взбежала на лестницу.

— Сюда, сюда, Нильс! Ой, ну и вонища! Быстрее сюда! Я ничего тут не вижу…

Я перепрыгнул сразу несколько ступенек.

— Что за безрассудство, Катрин! Этот особняк не сдается внаем. В запустении весь квартал.

Но Катрин упрямо поднималась наверх.

— Под самую крышу? — спросила она.

— На чердак, — уточнил я, все больше и больше тревожась.

Дверь на чердак была приоткрыта, словно тут кто-то ждал нашего прихода.

— Посветите мне! — крикнула Катрин. — Здесь уже совсем темно.

Я подошел поближе и прошептал:

— А вы ничего не слышали?

— Да чего? Вы нервный, как сиамский кот.

Она взяла у меня из рук фонарик и вошла.

Я остался на пороге, не в силах ни вернуться, ни пойти вперед. Я очень отчетливо расслышал шум на нижнем этаже, какой-то шелест, шорохи. И почувствовал, что рядом с нами кто-то есть. Я позвал:

— Катрин!

Крик ужаса прозвучал в ответ. Волосы на моей голове стали дыбом.

— Господи боже мой, Катрин!

Я бросился ей на помощь, споткнувшись обо что-то по дороге и выбросив руки вперед. И тоже вскрикнул, как и она. Катрин светила фонариком на человеческую фигуру, раскачивавшуюся прямо перед нами.

— Манекен, — пробормотал я.

Манекен, одетый с иголочки, будто сошедший с витрины модного магазина, болтался, подвешенный на крюке. Зловещая шутка.