Василий Голышкин - Пионеры

Сарафан, конечно, чудо как хорош. И скроен на диво, и расшит так, что залюбуешься: золотыми петухами да курочками. И Симе впору. Сима в этом году как раз с бабушку вымахала. Да немодный он какой-то, сарафан этот. Его, наверное, еще при царе Горохе носили. Бабушка рассказывала, что он ей от ее мамы достался. Как-то раз бабушка уже пыталась навязать Симе свой сарафан. Когда у них в школе карнавал был. Но Сима не взяла.

— Не хочу, — сказала, — царский он.

— Не царский, а русский, — рассердилась бабушка, — но раз не хочешь, не надо. Пусть до другого случая в сундуке полежит.

Вот и дождалась этого «другого случая».

Вынула Сима сарафан, примерила и хотела обратно спрятать. Но подруги не дали. Налетели, как воробьи, выхватили сарафан у Симы из рук, рассматривают, удивляются, им бы по такому…

— Глупые вы, — сказала Сима, — старый он, немодный. — Отобрала сарафан и в чемодан спрятала. Да и забыла о нем. Она-то забыла, а подруга Ира из Москвы помнила…

Узнали пионеры, что в дружине будет карнавал, и стали к нему готовиться: наряды шить, маски мастерить. В отряде ни о чем другом, кроме карнавала, и разговора не было.

— Ты кем будешь?

— Иваном-царевичем. А ты?

— Робин Гудом.

Что касается Симы, то она решила стать Снегурочкой. А Ира? Ира свою тайну не выдала никому. Только и сказала:

— На карнавале увидите.

Как-то раз подошла Ира к Симе и попросила сарафан — мерку снять. Симе сарафан не жалко. Вынула из чемодана, дала подруге.

— Снимай, пожалуйста. — И снова о сарафане забыла. Не до него. «Лучший наряд, — сказала вожатая, — будет премирован».

Наконец наступил день карнавала. Но, увы, Снегурочки на нем никто не увидел. В то время когда другие веселились и фасонили друг перед другом своими костюмами, Сима-Снегурочка, перегревшись на солнце, лежала в изоляторе. Лежала и, конечно, не могла видеть, как на карнавале появилась русская красавица в маске. Но другие ее сразу увидели и ахнули, потому что на ней был костюм необыкновенной красоты — русский сарафан, расшитый золотыми петухами и курами.

Жюри сразу присудило этому костюму первую премию как самому красивому и самому модному.

Больше всех был восхищен сарафаном старый художник, гость Артека.

— Девочка, — спросил он у маски, — как тебя зовут?

— Сима Семенова, — ответила маска и, сделав реверанс, скрылась в толпе ребят.

Вожатая, услышав это и зная, что Сима лежит в изоляторе, сперва удивилась, а потом понимающе улыбнулась: сарафан-то был Симин. Ну и слава должна была достаться Симе.

Артек — фабрика здоровья. Это знают все. А вот то, что Артек фабрика коллекций, знает далеко не каждый. Но тем, кто отдыхает в Артеке, это хорошо известно. Да и как им не знать этого! Еще там, в родном селе или городе, каждого будущего артековца напутствовали:

— Гербарий собери…

— Морских ракушек не забудь…

— О минералах помни…

Митя Архипов, круглолицый и всегда веселый мальчик из Можайска, обещал привезти в школу нечто необыкновенное. Обещать-то обещал, а что необыкновенное, не уточнил. Почему? Потому что и сам не знал, что такое необыкновенное он привезет в подарок школе.

Просто Артек, куда он ехал на каникулы, казался ему царством всего необыкновенного, и Митя решил, что из необыкновенного он что-нибудь необыкновенное да привезет.

Артек не обманул Митиных ожиданий. Он действительно оказался сказкой наяву, и Митя в первые дни останавливался, пораженный, в каком-нибудь дивном уголке и стоял, зажмурив глаза. А открыть боялся: откроет, а сказка вдруг пропадет… Но сказка никуда не пропадала, и Митя бежал искать по Артеку что-нибудь необыкновенное для своей родной школы.

В конце концов, он нашел нечто такое, чем собирался удивить не только школу, но и самих артековцев.

Однажды Митя вышел на пирс и стал с пирса смотреть в воду. Море было спокойное, и в прозрачной воде, как в аквариуме, будто на потеху Мите, резвились рыбешки, вспыхивали и гасли под лучами солнца перламутровые раковинки, изящно, как балерины на сцене, танцевали медузы. Вот эти медузы и натолкнули Митю на одну мысль.

Митя сбегал на берег, раздобыл ведро и сачок, с которым ребята охотились за бабочками для школьных коллекций, и стал удить медуз…

Потом вынес улов на берег, разложил медуз на припасенном заранее газетном листе и оставил в укромном местечке сохнуть на солнце. А чтобы медузы, чего доброго, не сгорели на солнце, Митя прикрыл их сосновой лапой.

Душа у Мити пела. Еще бы, привезти в школу сушеных медуз! Да все другие артековцы от зависти лопнут, узнав об этом. «Что ты везешь в школу?» — спросят они его перед отъездом. А он им: «Сушеных медуз». На другой день Митя сам похвастался, что повезет в школу нечто необыкновенное.

— Что, что необыкновенное? — насели на Митю ребята.

Митя не стал испытывать их терпения и повел на берег моря. Вот и сосновая лапа, прижатая к земле двумя камешками.

— Смотрите! — ликуя, крикнул Митя и, глядя прямо в глаза ребятам, поднял с земли колючую ветку. — Сушеные медузы!

Громкий смех заставил его взглянуть на свое сокровище. Где же медузы? Вместо них на газетном листе темнели четыре пятнышка — по числу выловленных им обитателей моря.

Ну разве он, Митя, знал, что медузы так лакомы, а солнце так прожорливо? Оно, наверное, и облизнуться не успело, как медузы растаяли у него на языке.

Море дышало тихо и ровно, как спящий человек. Таня Александрова стояла по колено в воде в розовом, как занимающийся рассвет, купальнике и разговаривала с дельфином. Разговаривала и ни капельки не удивлялась этому. Она давно слышала, что дельфинов считают разумными существами и их можно выучить человеческому языку. Значит, уже выучили одного, раз она с ним разговаривает…

Удивляло Таню другое — то, что беседа между нею и обитателем Черного моря велась по-английски, хотя этого языка Таня отродясь не знала. Не знала, а почему-то понимала все, что говорилось.

Вдруг дельфин стал нервничать и гнать Таню из воды.

— Уходи! — крикнул он по-английски, разинув острую, как сабля, пасть.

— Почему? — тоже по-английски спросила Таня.

— Шторм идет, буря! — крикнул дельфин и ушел в воду.

И вовремя! Налетел шторм и оглушил Таню разбойничьим свистом.

Таня испуганно вскрикнула и… проснулась. Испуг прошел, едва она увидела себя в спальне среди спящих подруг-артековок. Значит, дельфин ей приснился. А буря, шторм? Буря и шторм не приснились. До Тани доносится глухой вой ветра, громовой гул воды.

Таня достает ручные часики и при свете ночника смотрит на циферблат. До рассвета еще три часа! Тут же приказывает самой себе: спать, спать, спать!

Но сон не идет. Таня вспомнила, если сосчитать до тысячи, можно уснуть. Стала считать: раз — дельфин, два — дельфин, три — дельфин… Спохватилась: при чем тут дельфин? Ах да, он же ей только что снился…