Евгений Лесников - На Смоленской тихо

– Говори по буквам, – потребовала Юлька и стала медленно выводить букву за буквой. Пальцы, отвыкшие держать карандаш, слушались плохо, и на бумагу ложились каракули.

– Как первоклассница, – сказал Димка, хихикнув.

– Цыц! – прикрикнула на него Юлька и, закончив писать, спросила у Левы: – Мать дома?

– Нет ее, – буркнул он, отступая к двери.

– Ты куда? – Юлька положила руку на сумку с красным крестом. – Я уполномоченная Красного Креста и собираю деньги в фонд помощи испанским детям, пострадавшим от фашистских варваров, – объявила она заученно и показала тетрадь. – Все внесли, одни вы остались. Давай, быстро!

– Я же говорю, что мамы нет дома…

– Ты что, не знаешь, где деньги лежат?

– Знаю, – Лева сбегал за сумочкой Эмилии Наумовны, вынул деньги и растерянно посмотрел на Юльку-воровку, не зная, сколько нужно ей дать. Она взяла все, сунула в свою сумку, отсчитала взамен марки. Заметив, что у него в сумке осталась десятка, потянулась и за ней. Лева спрятал за спину.

– Я же вам дал.

– Ты мне дал, крохобор? Ты голодным детям дал! Маменькин сынок! Сидишь на всем готовом и не знаешь, что в Индии от голода поели всех молочных коров, остались только священные. Ужас что творится! Детишки почернели от голода. Никто не узнает своих детей. Матери от горя рвут на себе волосы. Детишки плачут. А ты? Дай детишкам на молочишко! – Она выхватила десятку у зазевавшегося Левый повернулась к Димке: – А ты что стоишь, рот раскрыл!

– У меня нет денег.

– Ай-яй-яй, – пристыдила его Юлька. – Дети умирают с голоду, а ты…

– Хорошо, я сейчас, – пообещал Димка и побежал домой. Он открыл шкаф, снял с верхней полки вазу. В ней лежали сторублевые бумажки и сверху – два рубля. Конечно, двух рублей было мало. И Димка взял сторублевку.

Юлька – воровка тщательно выписала в тетрадке цифру «100» против фамилии Климовых и важно сказала:

– Ждите письмо из Индии, – не менее важно удалилась.

– Здесь жарко, может, пойдем в комнаты? – несмело предложил Лева.

– Пойдем.

– Я тебе марки покажу, – обрадовался Лева. – Мне их сестра из Москвы присылает и папа покупает. Целый альбом насобирал.

Лева повел Димку по длинному, узкому коридору. В нем было темно и тесно. Вдоль стен стояли ящики, старый буфет, сундук. Пахло керосином, чесноком и лекарствами. За стеной играли на пианино что-то невыносимо нудное. Лева открыл дверь и пропустил Димку в комнату. В ней тоже было тесно и неуютно от нагромождения мебели. Справа от двери стояло пианино. За ним сидела девочка.

– Моя сестра, Виолетта, – сказал Лева. – А это – Димка.

Не прекращая игры, Виолетта чуть заметно кивнула. Она была совсем не похожа на брата: черные волосы, стянутые лентой, рассыпались по плечам, смуглое от загара лицо пылало здоровым румянцем. Играла она самозабвенно, гордо откинув голову и устремив глаза поверх нот, будто видела там, за ними, что-то доступное только ей.

«Ну и задавучая она», – подумал Димка и подошел поближе.

– Что это?

Виолетта не ответила. Димка взглянул на ноты и прочитал: «Элегия» Массне.

– А что-нибудь веселое ты можешь? – снова спросил он и стукнул по клавишам.

Виолетта шлепнула его по руке и продолжала играть, серьезная и сосредоточенная. Алый бант в темных волосах притягивал, как магнитом. И Димка, чтобы избежать соблазна дернуть за него Виолетту, отошел в другой угол комнаты. Усевшись на диван, он вынул марки, полученные от Юльки-воровки. Они были аккуратно наклеены на папиросную бумагу – по двадцать штук на каждом листе. Лева рылся в ящиках стола и никак не мог найти свой альбом с марками.

– Лева, скажи, разве Тува в Индии? – спросил Димка.

– Ну-ка, покажи, – Лева взглянул на марку, и его бледное лицо совсем побелело. – Отдай, это мои!

Возмущенный Димка свалил Леву на пол и вырвал марки. В комнату вошла Эмилия Наумовна.

– Мама, мама, – бросился к ней Лева. – Он у меня марки украл!

– Какие марки? О чем ты говоришь?

– Подавись ими, псих! – Димка бросил марки на стол и пошел к двери.

– Дима, подожди, – остановила его Эмилия Наумовна. – Что у вас произошло?

– Мне тетя Юля марки дала взамен денег для голодающей Индии, а он говорит, что это его.

– Это не такие, те для детей… А эти мои, мои, – захныкал Лева. – Я нечаянно у тувинской марки уголок оторвал. Вот, посмотри, – он показал треугольную марку Тувы.

– Подожди, я ничего не понимаю: марки, тетя Юля… Расскажите толком, что у вас произошло?

Лева, всхлипывая и размазывая по щекам слезы, рассказал об испанских детях, голоде в Индии и священных коровах. Брови Эмилии Наумовны поднялись и застыли, как два вопросительных знака.

– Мой бог, какую чушь ты несешь! Да здоров ли ты?

– Здоров, что ему сделается. Нам Юлька про Индию рассказывала, – объяснил осмелевший Димка. – А теперь он ко мне лезет.

– А где те марки, что тетя Юля дала Леве? – спросила Эмилия Наумовна.

– У тебя в сумке, – всхлипывая, показал Лева. Эмилия Наумовна разложила на столе все марки.

– Это, правда, марки Красного Креста, – Эмилия Наумовна отложила в сторону большие голубые марки с бело-красным крестом. – А это почтовые, из Левиной коллекции. – Как же вы могли поверить? Нет, я этого так не оставлю! Я пойду… Я выведу эту мошенницу на чистую воду…

Виолетта хлопнула крышкой пианино.

– Дадут когда-нибудь спокойно заниматься в этом доме? И никуда ты не пойдешь, и ничего не сделаешь, и Юлька об этом знает. Поэтому она так бессовестно и надула мальчишек. – Виолетта, заносчиво подняв голову, вышла из комнаты.

– Как ты разговариваешь с матерью? – Эмилия Наумовна выбежала следом за дочерью.

– Ладно, я тоже пойду, – сказал Димка.

– Что ты так быстро? – спросил Лева. – Хочешь, я тебе на скрипке поиграю?

– Всю «жизнь мечтал послушать, как ты пиликаешь, – буркнул Димка и пошел к двери. Лева не отставал.

– Извини меня, я не хотел… Я думал…

– Ладно, хватит тебе оправдываться, – примирительно сказал Димка.

Васька, увидев Димку в обществе Левы, удивился: с Левой не стал бы дружить ни один уважающий себя мальчишка. Мальчишки, с которыми знался Васька, были драчуны и задиры. Каждый из них умел постоять за себя. Случалось, дрались без всякой причины, «на любака», просто так, чтобы подраться. Это была своего рода игра, разновидность бокса. Дрались по соглашению, до первой крови или до тех пор, пока один из дерущихся не почувствует, что соперник сильней, и не сдастся. Гоняли по улице футбольный мяч или целыми днями пропадали на Волге: ловили рыбу, купались и делали набеги на заволжские сады и огороды. Лазали через забор в кинотеатры «Спартак» и «Красная звезда». Словом, все мальчишки были обыкновенными, нормальными мальчишками, а Лева был не такой. Он целыми днями играл на скрипке, а когда ему это становилось невмоготу, выходил на улицу и садился на лавочку около калитки. Сам он к мальчишкам подходить боялся, а они его не звали. Если же кто-нибудь из них подходил, Лева краснел и так смущался, что из него нельзя было вытянуть ни слова. Мальчишка думал, что Лева задается, не хочет с ним разговаривать, и давал ему затрещину. Лева убегал домой и жаловался родителям. Эмилия Наумовна после этого долго не разрешала ему выходить на улицу. Лева сидел во дворе на ступеньках лестницы и скучал в одиночестве. Два раза в неделю он ходил в кино, только не как все нормальные мальчишки, а с мамой. Эмилия Наумовна брала его за руку и вела так на виду у всех до самого кинотеатра. И вот теперь Димка променял его, Ваську, на этого хлюпика. Стоит с ним и рассусоливает, как с самым лучшим другом. Васька сказал сердито: