Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

— Вот, супруга моя, — сказал Филипп Степанович, — приехала. — И Димка вежливо поклонился ей:

— Здрасте!

Повеселел, начал есть и спать Филипп Степанович. И Шура Соградов, слушая сводки Информбюро, торопил врачей:

— Скорей лечите, пожалуйста! Там же товарищи мои, ждут!

Шура, человек общительный, со всеми уже перезнакомился, был с врачами на дружеской ноге и через месяц-другой собирался отправиться на фронт, к «своим ребятам».

— А что, если подарить Шуре танк? — как-то спросил Димка Ваську.

Тот подумал и сказал, что «это дело треба разжуваты». И на школьном митинге было решено собрать металлолом для «тридцатьчетверки» Шуры Соградова. Отрядили делегацию к директору тракторного завода. Тот выслушал ребят мрачно и сказал, что план выпуска танков и так увеличен почти вдвое, что он рад бы помочь, но…

Димка повел делегацию к военкому. Тот обрадовался старому знакомому, подвел его к столу, у которого сидел какой-то полковник, представил:

— Это тот самый Климов, о котором мы толковали!

— Очень приятно! — Полковник из-под седых бровей внимательно посмотрел на Димку, улыбнулся и еще раз повторил: — Очень приятно!

— Ну садитесь, рассказывайте! — Военком усадил ребят, и Димка поведал о танке.

— Металлолом — это отлично, — сказал военком. — Сколько собрано?

Васька неторопливо достал блокнот, стал называть цифры.

Военком и незнакомый полковник переглянулись.

— Да-а, — сказал военком. — Для танка пока что маловато, а вот для подков в самый раз!

— Каких подков? — выскочил Мишка, и незнакомый военный, поднявшись из-за стола, объяснил мальчишкам, что сейчас, зимой, как никогда, возросло значение конницы.

— Наши кавалеристы как снег на голову обрушиваются на врага, преследуют его, громят. Но с подковами туговато. Заводы выпускают танки, самолеты, снаряды, а производство подков приходится налаживать заново. Не хватает металла — вот тут и нужна ваша помощь. Чем больше будет металла, тем больше подков получит Красная Армия и тем быстрее разгромит она врага.

— Ясно задание? — спросил военком, давая понять, что разговор окончен.

— А танк? — нахмурился Мишка.

— А вы и на танк собирайте! И танк построим! Это я вам обещаю. Давайте больше металла, ребятки! В этом и будет заключаться ваша огромная помощь фронту!

И опять митинг в переполненном школьном зале. Ребята шумели, узнав про подковы, и Димка с большим трудом утихомиривал их. Васька, разводя руками, басил:

— Дак что ж нам рассуждать, ежели это приказ! Нам же маршал так прямо и сказал: подковы — это сейчас все! Ясно?

«Какой маршал?» — смотрел, недоумевая, Димка, но встревать не стал: маршал так маршал, лишь бы дело сдвинулось!

Решение о сборе металла для подков было принято единогласно. И почти месяц мальчишки рыскали по самым глухим пустырям, по дворам и квартирам, тащили и ненужное, и нужное, пока наконец маленький механический заводик не справился со срочным фронтовым заказом.

Мишка, держа на ладони блестящую подкову, покачивал головой: не больно верилось, что такая штуковина очень поможет бойцам — это тебе не танк, не пушка.

— Ладно, — сказал он решительно. — А теперь и за танк примемся!

Димка неделю не был в госпитале, а когда прибежал туда, новости оказались неутешительными: лейтенант Евдокимов, которому недавно была сделана операция, раздобыл где-то обмундирование и пытался сбежать на фронт. Под утро его доставили в госпиталь в тяжелом состоянии. Евдокимов метался, командовал, никого не узнавал. Медсестра не отходила от него; рядом лежал Шура Соградов, качал головой, вздыхал. Тяжело стуча костылем, пыхтя, ходил по коридору взмокший Филипп Степанович, ежеминутно заглядывал в дверь, шепотом спрашивал:

— Ну?

И Шура молча разводил руками.

Мрачный и убитый сидел Димка.

Накануне Евдокимов узнал, что эшелон, в котором должны были уезжать в тыл его жена и дочка, разбомбили. Среди мертвых и живых их не оказалось…

Димка присел рядом с Шурой и стал смотреть на синее лицо Евдокимова, не зная, чем помочь человеку. Мальчишка не заметил, как задремал; когда открыл глаза, был уже вечер. Он лежал на койке рядом с кроватью Евдокимова. Горела синяя лампочка на тумбочке, а лейтенант, повернув голову, смотрел на него провалившимися глазами.

— Как, что? — вскочил Димка, намереваясь бежать и звать народ на помощь.

Евдокимов приложил палец к белым губам:

— Тихо, юнга! Все в норме, мы еще повоюем…

А мать твердо сказала:

— Будет жить! Это железный характер!

И прогнала сына домой.

Во дворе Димку встретила суматоха. Эмилия Наумовна бежала куда-то, путаясь в долгополом халате, который вылезал из-под пальто. Васька вылетел из парадной, наткнулся на Димку и, ничего не сказав, только махнул рукой, поспевая следом за Левиной матерью.

— Что тут? — похолодев от дурного предчувствия, спросил Димка Мишку, который один, казалось, хранил какое-то тупое спокойствие.

— Ничего, — шевельнулся товарищ. — Папку разорвало… А мамка там… помирает…

Он немного ожил и побрел в дом. Димка поспешил за ним следом.

В комнате лежала Мишкина мать — запрокинутое лицо белей подушки. Возле нее суетился растерянный носатый Лева. Пахло лекарствами.

Появились Васька и Эмилия Наумовна, стали совать под нос женщине пузырек. Веки ее слабо дрогнули, она открыла туманные глаза.

— Вот и хорошо! — быстро забормотала, бестолково суетясь, Эмилия Наумовна. — Вот и хорошо! Все пройдет! Все уладится…

Потом Васька рассказал Димке, как погиб Мишкин отец. Он вел состав с боеприпасами. Неожиданно появились «юнкерсы» — зашли из-под солнца, ударили из пулеметов, сыпанули бомбами. Загорелись два вагона в голове состава. Кузьмич приказал помощнику отцепить их и, прогнав парнишку, один повел паровоз и горящие вагоны подальше от эшелона… Взрыв слышали далеко. От вагонов остались щепки, от паровоза — искореженный почернелый остов.

— Миша, Миша, как же нам теперь, а? — слышались за стеной жалобные вопли Мишкиной матери. — И похоронить-то нечего! Мишенька-а-а!

Мишка, слушая эти крики, вздрагивал всем своим тощим телом и таращил телячьи глаза.

Димка горбился, засунув руки в карманы, шуршал тем проклятым письмом, от которого тошно было на сердце… Он хотел что-то сказать другу, но так и не сказал ничего, только молча погладил Мишку по худой спине.

К весне лейтенант Евдокимов, едва оправившись, ушел на свой бронекатер.

— Прощай, юнга! — сказал он Димке. — Может, увидимся!

— Может… — пробормотал мальчишка, глядя, как шагал лейтенант, сутуля плечи.

А веселый Шура Соградов так и не дождался своего танка — он умер в начале весны, когда первые ручьи побежали в Волгу.