Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

Димке показалось, что в окне второго этажа мелькнула чья-то тень. Он бросился наверх. Навстречу ему шел по лестнице невысокий военный с нерусским узкоглазым лицом. Увидев запаленного мальчишку, он нахмурился, спросил певуче:

— Зачем ты здесь, а? Ты отсюда уходи! Совсем уходи, понял?

— Куда ж мне уходить? — печально ответил Димка, поняв, что матери здесь нет. — Это мой дом…

Незнакомец помолчал.

— Как твой? Совсем твой?

— Ну да, — сказал Димка. — Мой! Тут я живу! И мама…

Мимо солдата Димка медленно прошел в комнату. Чемодана не было, на полу белел листок. Димка поднял его. Несколько слов: «Немедленно на пристань! Я — на «Калинине»!»

Сам не зная, зачем он это делает, Димка медленно открыл шкаф. На вешалках висели платья матери, рядом — вещи отца. Димка прижался щекой к платью, спрятал лицо в мягком шелке.

— Не надо, а? — попросил его военный. — Зачем? Совсем не надо! — Он повел Димку, как маленького, за руку, на ходу приговаривая: — Сейчас кушать будем, да? Ты кушать хочешь, а?

Димка ел, давился слезами, а узкоглазый солдатик, вздыхая, смотрел на него и покачивал головой.

Стрелковая рота, в которой осталось около полусотни бойцов, готовилась к обороне Димкиного дома. В подвале разместили раненых, возле которых копошилась девушка-санитарка. Сюда же узкоглазый солдатик привел и Димку, сказав серьезно:

— Тут твое место, понимаешь? У нас каждый человек на счету.

— Не! — тихо ответил мальчишка, нахмурив брови. — Я — у окна! Как все!

— Это ты не говори! — отрезал солдатик. — Это не надо! Как я сказал, так и будет, понял?

— Командир какой! — пробормотал Димка.

— Командир! — кивнул тот, а усталая санитарка сказала Димке:

— Ты не ершись, парень. Ему передал командование лейтенант Иванов. Перед смертью передал. Понял? Так что запомни: командир роты сержант Урузбаев!

— Точно! — щурил зоркие глазки сержант. — А ты — рядовой боец Димка!

— Тогда винтовку дайте!

Урузбаев почесал затылок и пообещал, быстро уходя из подвала:

— Ладно, дадим, дадим, потом! А ты пока тут…

— Ну чего стоишь? — сердито спросила растерянного, подавленного Димку девушка, ладная, молоденькая, коротко подстриженная, в гимнастерке и юбке защитного цвета. Ремень туго перехватывал тонкую ее талию. Глаза девушки то и дело закрывались: видно, сил у нее не осталось. — Чего стоишь? Думаешь, раненым удобно на голом полу лежать? Тащи матрацы, перины, одеяла!

— Откуда? — хмуро уставился Димка.

— Господи, какой ты!.. Из квартир, конечно! Ну, давай живей!

Димка, вздохнув, побрел выполнять приказание. Начал он со своей комнаты, собрал все с постели, и комната сразу сделалась голой, сиротливой…

Раненых уложили на мягкое, и они немного повеселели. Потом Дина, так звали девушку, показала Димке, как разрезать простыни на узкие полоски, чтобы готовить из них бинты. Потом погнала за водой, пока какой-то немолодой красноармеец не проворчал сердито:

— Дай передохнуть парню! Совсем ты его заездила!

— Ладно, передыхай! — разрешила Дина. — Только далеко не убегай. — И улыбнулась через силу, показав белые ровные зубы.

«Красивая, — подумал Димка. — Как мама». И сразу опустились руки, горько стало во рту.

— Сынок, помоги-ка, — попросил его тот же пожилой красноармеец. Он сидел у стены с забинтованной правой рукой и левой пытался свернуть самокрутку. Пальцы не слушались его, и он посмеивался над собой: — Вот младенец, никак не приспособлюсь.

Димка подсел к нему, свернул самокрутку.

— Ловко! — покачал головой боец. — Давно куришь?

— Не! — сказал Димка и почему-то покраснел.

Красноармеец внимательно посмотрел на него.

— Ты здешний?

— Здешний. В этом доме живу! Жил…

— Вот оно что, — вздохнул пожилой. Задумался, затянулся и попросил: — Сходил бы наверх, как они там, а?

Димка оглянулся на Дину.

— Ладно, иди! — отпустила она. — Но недолго.

— Я мигом!

Димка поднялся на второй этаж в гостиную. Там было людно. У стен сидели красноармейцы. Ручной пулемет стоял на окне, растопырив ножки. Другой пулемет, станковый, примостился под окном на полу, глядя в продолбленную дыру. Красная кирпичная пыль скрипела под сапогами. Лента с желтыми патронами заправлена в прорезь пулемета.

— А-а, Димка! — встретил его улыбкой сержант Урузбаев. — Как дела внизу, а?

— Внизу все в порядке, — ответил мальчишка, ощущая вдруг спокойствие при виде всех этих людей, пулеметов, и патронов, и гранат, лежащих у стенки. — А у вас как? — И он захотел высунуться в окно, но сержант схватил его за руку:

— Стой! Стреляют! Немцы рядом!

— Немцы? — удивился Димка — диким и чудовищным показалось это: немцы, фашисты, на улице Смоленской, у ворот собственного дома.

— Смотри сюда! — подозвал Димку русоволосый паренек и, уложив рядом с собой, показал на узкую пробитую щель.

Димка прильнул к ней. На противоположной стороне улицы мелькали какие-то фигуры. Они то появлялись за разбитыми стенами, то пропадали. В горле у Димки пересохло.

— Немцы? — спросил он шепотом.

— Они! — небрежно протянул паренек, словно речь шла о чем-то мелком, незначительном.

— Внимание! — раздался голос сержанта. — Приготовиться к бою. Стрелять по моей команде, да-а…

На дороге остановился грузовик. Немцы в кузове его что-то горланили, размахивали руками, наигрывали на губных гармошках.

— Пьяные! — удивился Димка.

— Радуются, сволочи! — стиснул зубы русоволосый паренек. — Думают, взяли Сталинград. Концерт устроили!

Он поставил поплотнее сошки ручного пулемета, прицелился. Остальные красноармейцы, стоя у окон, тоже приготовились к бою.

Димка оглянулся на сержанта. На скулах Урузбаева ходили желваки, глаза превратились в щелки. Он словно приклеился к трофейному немецкому автомату и замер так.

Димка посмотрел на фашистов в грузовике. Загорелые, здоровенные, с закатанными рукавами, они, охваченные пьяным весельем, казалось, ничего не замечали вокруг.

— Огонь! — крикнул Урузбаев, и пулемет в руках русоволосого паренька задрожал.

Повел свою грозную строчку «максим», ударили дружно винтовки и автоматы. Кинжальный огонь буквально сметал фашистов с грузовика. Они падали, корчились в предсмертных судорогах, прошитые свинцом. Иные удивленно вскидывали вверх глаза: видно, никак не ожидали, что в этом доме с выбитыми окнами кто-то еще остался.

«Вот вам, — мысленно приговаривал Димка. — Это за маму! За всех!»

Не прошло и получаса, как из глубины квартала выкатились цепи вражеских солдат. Фашисты не стали проводить разведку, выяснять, сколько русских засело в доме. Нет. Наглые от своей силы, от побед, они шли в полный рост, шли молча, без криков и выстрелов. Впереди — офицер в фуражке с высокой тульей и начищенных до блеска сапогах. Он шагал с показной беспечностью, высоко вскидывая ноги. Как на параде.