Евгений Лесников - Призыву по возрасту не подлежит

— Есть! — дурашливо козырнул старичок и побрел к лошадке.

— Петро! — крикнул Васька, и когда откуда-то из-за ящиков вынырнул вертлявый паренек в немецкой шинели и кавалерийской папахе, «начальник» передал ему бразды правления, строго-настрого предупредив: — Полено лишнее отдашь — я тебе! Понял?

— Понял! — приложил руку к папахе паренек. И стрельнул глазами на Димку: — С какого корыта, моряк?

В тот же миг он барахтался в сугробе. А Васька, отряхивая ладони, добродушно приговаривал:

— А говоришь, понял? А сам ни черта не понял.

— Вот теперь понял! — сказал Петро, вылезая из снега.

Они сидели в дощатой, жарко натопленной конторке, пили кипяток и говорили, говорили… Говорили обо всем, старательно обходя запретные темы: о матерях и отцах. Васька тоже остался один на свете: отца убили на фронте, погибла в эшелоне мать.

— А Мишка? — спросил Димка.

Васька пожал плечами:

— Не знаю, где наш Мишка. И про мать его ничего не ведаю. Думаю, вернется.

— Вернется, — с надеждой повторил Димка, поняв вдруг, что самым близким, самым дорогим человеком остался для него Васька. Да еще был один человек, лейтенант Евдокимов, да еще Леночка, которая сейчас далеко в детском доме.

— Леночка жива! — улыбнулся Димка и рассказал еще о встрече с Юлькой-воровкой, о девочке, так похожей на Леночку…

— Похожа? — почерневшее лицо Васьки осветилось. — Обязательно погляжу! — Он покачал головой. — Юлька… Надо же… — Помолчал. — Анастасию Семеновну помнишь? Так нету ее… Случайно, понимаешь, на Пашку она наткнулась… Выдал, гад собачий… Знал он ее…

— Ну? — осторожно спросил Димка после долгого молчания.

— Что ну? — опустил кудлатую, давно немытую голову Васька. — Повесили ее… — Он сжал кулаки. — Найду гада — своими руками!.. — И скрипнул зубами.

Долго бродили в тот день ребята по оживающему городу. Забрели на пустырь, поглядеть на остатки разбитого склада, на щель, где прятался тогда Димка и куда затащили они раненую Виолетту. Занесенный снегом, еще и сейчас стоял ее самолет у развалин…

— Где теперь Виолетта? — вслух подумал Васька, потирая уши и поеживаясь.

— Наверно, летает, — сказал Димка.

— И правильно! — вздохнул Васька. — Сейчас самое время: бить надо их, бить!

И Димка поразился той лютой злости, какая исказила черты когда-то добродушного Васькиного лица.

— Я тоже на фронт пойду! — решительно сказал Васька. — Вот с делами малость разделаюсь и пойду! А не возьмут — так сбегу!

…Они постояли над Волгой, где, напоминая о недавних боях, тянулись окопы, проволочные заграждения с покосившимися, сбитыми, вырванными кольями, валялись разбитые машины, танки, повозки, орудия.

Не сговариваясь, побрели ребята к тому оврагу, где столько дней и ночей скрывались в пещерах женщины и дети.

Димка встал на гребне, пораженный невиданным зрелищем: пещер не было, из развороченной земли торчали обломки досок, балок.

— Бомбили немцы… — вздохнул Васька. — Кто ушел, а кто не успел…

— Смотри! — показал рукой Димка, и ребята увидели на снегу свежий след. Он тянулся по берегу оврага вдоль незамерзающего, дымящегося ручья.

— Может, кто из наших остался? — недоуменно пробормотал Васька. — А может… Надо поглядеть…

Проваливаясь в снегу, ребята съехали на дно оврага и пошли по следам. Димке было нелегко, но он старался не отставать.

— Сапожки-то немецкие, — проворчал Васька, разглядывая следы, и, завернув полу шинели, вытащил из брючного кармана пистолет. — На всякий случай таскаю, — пояснил он Димке. — Мало ли что…

Следы петляли среди мертвых, мерзлых кустов, вели всё дальше и дальше. У входа в черный пролом они пропадали. Ребята переглянулись.

— Чего теперь человеку прятаться? — спросил шепотом Васька и сам себе ответил: — А прятаться человеку сейчас нечего… Значит… Давай-ка, Димка, поосторожней…

Они медленно двинулись к пещере. Не успели подойти к ней, как из норы вынырнул человек, обросший, худой, парабеллум дрожал в его руке.

— Засекли, сволочи! — ощерился он, вскидывая оружие.

Димка отпрыгнул в сторону.

— Стреляй! — успел крикнуть он Ваське, но старый партизанский разведчик и сам знал, что делать: падая, он нажал на спусковой крючок. Пистолет дернулся, плюнул огнем. Короткий треск прокатился по оврагу.

Когда Димка опомнился, все было кончено: Пашка Нуль лежал на спине, раскинув руки со скрюченными пальцами. Острый заросший кадык его глядел в серое небо. Васька стоял над ним с недовольным лицом.

— Живой! — бросился к другу Димка.

Васька отстранился, посмотрел мрачновато:

— Жалко…

— Что жалко? — покосился Димка на Пашку, все еще не веря, что давний враг его наконец-то мертв и что смерть эта нагрянула так внезапно.

Васька носком сапога пошевелил Пашкину голову. Глаза Пашки не дрогнули, голова вяло мотнулась. Немецкая пилотка валялась возле нее, а из-под Пашкиного тела медленно текла струйка очень яркой, алой, дымящейся крови.

— Жалко, — с сожалением повторил Васька. — Не так я хотел… Я бы сперва спросил его: а помнишь, Пашка, тетю Настю? Я бы в глаза ему поглядел перед смертью его поганой… Жалко… — Он плюнул на мертвого Пашку, подобрал его парабеллум, повертел и, размахнувшись, выбросил, а свой пистолет засунул в карман брюк. Пошел не оглядываясь. Димка двинулся за ним, часто оборачиваясь на мертвеца, словно опасаясь, что тот опять поднимет голову.

Взобравшись на гребень оврага, ребята постояли. Далеко внизу темнело Пашкино тело.

— Собаке собачья смерть, — сказал Димка и тут же вспомнил про верного Рекса: нет, не надо зря обижать собак…

— Рекс тоже собака, — понял его Васька. — А какая хорошая собака, Пашке не чета…

К вечеру, усталые и молчаливые, добрели они до своего двора. Постояли возле огромной воронки на месте старого флигеля. Посмотрели на немецкий танк, сгоревший, перевернутый.

— Вот тут и погиб сержант Урузбаев, — показал Димка. — Помнишь, я говорил?

Васька кивнул, внимательно оглядел разбитый двор:

— А там Рекса схоронили, да?

— Да, там… Ничего от могилы не осталось.

На запорошенных снегом кирпичах валялись каски и обрывки шинелей, торчал немецкий сапог. Черными провалами окон смотрел на ребят приземистый дом, в котором Димку приняли в комсомол, тогда, перед самым прорывом. Комсомольский билет вручили ему позже, и лейтенант Евдокимов, пожимая Димке руку, сказал:

— Твой комсомольский стаж начался с того дня. Помнишь?

Димка кивнул: он не забыл ничего…

— Слышишь? — встрепенулся Васька, и Димка услыхал веселый, совсем довоенный гудок паровозика. — На тракторном!

Потом раздались удары металла о металл и вроде бы стук топора… Город жил, город возрождался.

— Дядя… — послышался детский голосок.