Владимир Коротеев - Дети лихолетья

— Глядите, глядите, самолеты сбитые! Сколько их! Ой-е-ей! И с крестами, и со львами!

Вся площадь около станции была завалена свезенными со всего города сбитыми фашистскими самолетами.

Вперемешку громоздились фюзеляжи, крылья и разные обломки.

— Вон орел с когтями нарисован на самолете, — показал Шурка.

— А вон медвежья голова! — торжествующе воскликнул Вовка.

— Пап, а почему на них звери нарисованы? — спросил Шурка.

— Это они запугать нас хотели.

— Ха-ха, запугать, — зло протянул Вовка. — Вот так запугали.

— Целый зверинец, — сказал с усмешкой Александр Васильевич. — Вот этот ближний — «юнкерс» называется. У него на крыльях сирены есть. Как начнет пикировать, так они у него воют. Противно так воют.

— Мы слышали, пап, — тихо сказал Шурка.

— Да, вы слышали, — задумчиво проговорил Александр Васильевич.

На станции Сталинград-II Игнатьевы вышли из вагона. Здесь Вовке и Шурке пришлось изумиться: вдоль железной дороги под откосом насыпи стояли подбитые немецкие танки и бронетранспортеры.

— Что это их так много? — спросил Вовка.

— Здесь, сынок, всего было много: и самолетов, и танков, и фашистов, — вздохнув, ответил Александр Васильевич. — Скоро переплавлять их будем.

— Пап, давай пойдем к ним, — попросил Шурка.

— Подойдем, — согласился Александр Васильевич.

Вовка первый подбежал к серому громадному танку и с опаской потрогал широкие стальные гусеницы. Шурка быстро вскарабкался на башню и заглянул в открытый люк.

— Сдавайтесь, гады! — крикнул он.

— Шурик, ты только вниз не лазь, — предупредил Александр Васильевич. — Снаряды там могут быть. Мало ли что…

— Ладно, — разочарованно протянул Шурка, с любопытством разглядывая сиденья, рычаги управления, пушку.

— Пап, а он совсем негодный? — спросил Вовка.

— Совсем. Вот смотри, — отец показал в броне танка большую рваную пробоину.

— Эх ты! — Вовка восхищенно покрутил головой. — Вот это ему влепили!

— Папа, а здесь и наш подбитый, — Шурка сокрушенно покачал головой, спустился на землю и побежал между танками. Чуть в стороне от немецкой техники, прямо на развалинах кирпичного дома стоял советский тяжелый КВ.

Шурка погладил теплую броню, исцарапанную осколками и пулями, обошел вокруг и остановился у кормы танка. Крупным снарядом у него был разбит двигатель.

Подбежавший Вовка рассмотрел на закопченном орудийном стволе девять маленьких красных звездочек.

— Папа! — крикнул он подходившему отцу, — а почему на пушке звездочки нарисованы?

— Каждая звездочка обозначает уничтоженный немецкий танк, — пояснил Александр Васильевич.

Долго рассматривали ребята боевую машину. И только когда Александр Васильевич напомнил, что нужно идти дальше, и потянул их за руки, Вовка произнес:

— Ну и танк! Вот как бить фашистов нужно!

— Знаешь, Шурик, — сказал Вовка, — а может, на этом танке воевал тот танкист, который лежал у нас в госпитале? Помнишь?

— Конечно, может быть. Может, он и есть, — согласился Шурка — Храбрый такой. Орденов полно. — Шурка посмотрел по сторонам и вдруг остановился. — Я знаю теперь, где наш дом, — радостно объявил он. — Вон элеватор, а вон пожарка. По этой улице пойдем вниз, прямо к Волге — и будет он.

— Правильно, узнал, сынок, — похвалил Александр Васильевич.

— Да и я тоже узнал — сказал Вовка. — Чего тут не узнать? Элеватор и пожарку все знают.

Дальше шли молча. Улица была расчищена от завалов, но на каждом шагу попадались на асфальте мелкие и крупные воронки. Все дома на улице были сожжены и разрушены. Чем ближе подходили Игнатьевы к своему дому, тем грустнее становились их лица. Не расшевелил ребят даже обогнавший их тягач с большой пушкой.

Навстречу из-за угла вышла группа женщин с ломами и лопатами на плечах. Женщины прошли рядом, Шурка увидел усталые запыленные молодые и пожилые лица. На всех были затертые, засаленные ватники, на ногах — солдатские ботинки. Отражалось в их лицах что-то такое же родное, что и в мамином лице, когда она, смертельно уставшая, приходила из госпиталя. Дома своего Игнатьевы не узнали, хотя увидели его издалека. Да и как было им узнать его, когда вместо светлого большого дома они увидели четыре черные стены с пустыми развороченными глазницами окон. Остановились и долго удрученно молчали. Потом отец глубоко вздохнул, снял шапку и тихо проговорил:

— Вот и дом наш, дети.

Под стенами валялись кирпичи, гнутые железные балки, горелая жесть, помятые немецкие каски, снарядные гильзы.

— Пап, а что это? — как-то беспомощно вскрикнул Вовка, протягивая руку к стене дома. Тут же подбежал и нагнулся над искореженной железной койкой.

— Идите сюда! — позвал он.

Когда Шурка и отец подошли, сказал:

— Смотрите, это же мой мишка.

На коечной сетке лежал плюшевый медвежонок, чудом сохранившийся в огне. Это была старая Вовкина игрушка, видимо, выброшенная из окна взрывной волной. Он бережно взял своего медвежонка, прижал его к груди и вдруг заплакал. Как ни крепился Шурка, а слезы все же выступили и на его глазах, он, чтобы скрыть их, отвернулся к Волге.

Немецкие танки утром ворвались на улицу с двух сторон и плотным кольцом окружили дом. Сережка стоял на крыльце, от страха не мог сдвинуться с места. Башни танков повернулись и наставили на него стволы пушек.

«Сколько танков на меня одного! — с ужасом подумал Сережка. — За что?»

— А за то, — сказал немецкий офицер, высовываясь из люка башни, — что ты пирожки воровал, рыбу ворованную ел. И за то, что вчера с Совой съели Зюзины консервы. Было это?

— Было, — пролепетал Сережка.

— Ну, вот за это мы тебя и расстреляем. И пирожки, и рыба, и консервы — все это было наше, немецкое.

Совсем помертвел от страха Сережка. Жалко стало себя. Еще жальче было Светланку и дедушку.

— Я скажу Светланке и дедушке, пусть они уйдут. Они в доме, — сказал, запинаясь, Сережка. — А то вы и их убьете из пушки.

— Ничего, милай, — сказал вдруг офицер сладеньким голосом Зюзихи. — Ты ступай, ступай в дом. Погуляйте там с сестрой и дедом, погуляйте. Мы вас всех троих и расстреляем. Все вы пирожки и консервы ели. Ступай, милай, ступай.

Как услышал Сережка голос Зюзихи, так пропал страх. Злость появилась.

— Ну, стреляй, проклятая! — закричал Сережка. — Только в меня стреляй! Думаешь, боюсь тебя?

Страшно зарычали моторами, залязгали гусеницами, заворочали пушками вражеские ганки и залпом выпалили в Сережку.

…Сережка мучительно простонал во сне и открыл глаза. Быстро привстал на койке, выглянул в окно.

По темной пустынной улице, мигая красным огоньком, громыхая на ямах и кочках, удалялась грузовая машина.

— Фух ты! — облегченно вздохнул Сережка, откидываясь на подушку и закрывая глаза.