Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

Нет, он не ошибался, когда говорил, что Бодлеры достаточно благородны, хотя, полагаю, многие бы с этим поспорили, особенно сидя в уютной комнате за карточной игрой или с хорошей книгой. Дьюи ошибался, когда говорил, что в этом мире нельзя желать ничего, кроме достаточного благородства, так как пожелать можно чего угодно. Можно пожелать вторую порцию торта, даже если нам ясно дали понять, что мы ее не получим. Можно пожелать новую коробку акварельных красок, даже если нам скажут, что старую мы еще не изрисовали и все краски в ней ссохлись и растрескались. Можно пожелать, чтобы в спальне у нас стоял аквариум с японской бойцовой рыбкой – тогда нам будет не так страшно долгими зимними ночами, – и можно пожелать такой фотоаппарат, который снимает даже в темноте, по понятным причинам он нам насущно необходим, и можно утром пожелать еще один кусочек сахара в кофе, а вечером – еще одну подушку под голову.

Желать можно справедливости, счастливого пути, маленьких кексиков и того, чтобы все солдаты на свете сложили оружие и вместе с нами бодро спели хором «Не уходи, побудь со мною», если это наш любимый романс. Но можно желать и вполне достижимых вещей – например, чтобы в скитаниях нам встретились два-три человека, которые сказали бы, что мы достаточно благородны, даже если это и не так. Можно пожелать, чтобы кто-нибудь сказал нам «Вы достаточно благородны» – и напомнил нам о добродетелях, которые мы позабыли или в которых усомнились.

Конечно, у большинства из нас есть родители и друзья, которые и говорят нам подобные слова, если нам случится проиграть турнир по бадминтону или не схватить знаменитого фальшивомонетчика, которого мы разоблачили на борту некоего катера. Но ведь родителей у бодлеровских сирот не было, а ближайшие друзья пребывали, можно сказать, на небесах – в автономном летучем доме, построенном с использованием принципа нагретого воздуха, – и сражались с орлами и с ужасным негодяйским приспешником, у которого вместо рук были крюки, поэтому знакомство с Дьюи Денуманом и его утешительные слова были для сирот настоящим подарком.

Бодлеры стояли вокруг библиотекаря, благодаря его за этот подарок, а когда они услышали шум приближающегося автомобиля, то, оглянувшись, увидели, что такси привезло им еще два подарка, и снова преисполнились благодарности.

– Бодлеры! – воскликнул знакомый голос.

– Бодлеры! – воскликнул другой знакомый голос.

Бодлеры всмотрелись в темноту и, различив две фигуры, не поверили своим глазам. На прибывших были необычные очки, сделанные из двух больших конусов, привязанных к голове длиннющими перепутанными веревками. Такие очки превосходно скрывают лицо, но Бодлеры без труда узнали тех, кто бежал к ним, хотя и не видели их очень давно и были уверены, что не увидят больше никогда.

– Судья Штраус! – воскликнула Вайолет.

– Джером Скволор! – завопил Клаус.

– Наконец-то я нашла вас, – сказала судья и, сняв очки, промокнула глаза и обняла всех сирот по очереди. – Я боялась, что никогда больше вас не увижу. И как это я позволила этому скудоумному банкиру вас забрать? Никогда себе не прощу!

– А я никогда не прощу себе, что ушел от вас, – сказал Джером, которому не повезло быть женатым на Эсме Скволор. – Плохой из меня опекун.

– А из меня вообще никакой, – сказала судья Штраус. – Когда вас увезли в том автомобиле, я сразу поняла, как виновата перед вами, а когда узнала о страшной судьбе доктора Монтгомери, то принялась вас искать. Потом мне довелось встретить и других людей, которые сражались с негодяями и мерзавцами этого мира, но мне так хотелось найти вас самой – хотя бы ради того, чтобы извиниться.

– И я хочу извиниться, – сказал Джером. – Как только я услышал о том, какая беда случилась с вами в Городе Почитателей Ворон, то начал собственное волонтерское расследование. Волонтеры повсюду оставляли послания для Ж. С., и я думал, они адресованы мне…

– А я думала, они адресованы мне, – сказала судья Штраус.

– Но как же так? – удивилась Вайолет. – Ведь ваши инициалы вовсе не Ж. С.!

– Французск! – воскликнула Солнышко.

Старшие Бодлеры переглянулись. Их сестра, как всегда, была права: ведь по-французски Джерома звали Жером, а судью Штраус – Жюстис Строс.

– На свете очень много людей с инициалами «Ж. С.», – улыбнулась судья, – и мы причисляли себя к ним.

– Хотя я чувствовал себя самозванцем, – сказал Джером.

– Вы не самозванцы, – сказал Дьюи. – Вы волонтеры. – Он посмотрел на Бодлеров. – Эти люди оказали нам безмерную помощь, – сказал он, имея в виду «Сделали нам много хорошего». – Судья Штраус изложила подробности вашего дела другим судьям в Верховном суде. А Джером Скволор провел критическое исследование несправедливости и написал всеобщую ее историю.

– Меня вдохновила супруга, – признался Джером, снимая глазной подкрепитель видения. – Где бы я ни искал вас, Бодлеры, всюду натыкался на эгоистичные планы завладеть вашим состоянием. Я читал книги о несправедливости во всех библиотеках, где вы побывали, и в результате сам написал книгу. «Отвратительные и лицемерные аферисты-финансисты» – книга о ненасытных негодяях, вероломных подругах, неумелых банкирах и всех прочих людях, из-за которых на свете столько несправедливости.

– Но что бы мы ни делали, – сказала судья Штраус, – мы не в состоянии исправить тот ущерб, который нанесли вам, Бодлеры.

– Судья права, – сказал Джером. – Нам следовало бы быть такими же благородными, как вы.

– Вы достаточно благородны, – сказала Вайолет, и ее брат и сестра согласно кивнули, а судья и специалист по несправедливости снова их обняли.

Когда кто-то вас разочаровал, как судья Штраус и Джером Скволор – Бодлеров, продолжить знакомство с ним может оказаться трудным, даже если за истекшее время этот человек совершил тысячу добрых дел. Кое-кто станет твердить, что нужно прощать всех, даже того, кто безмерно вас разочаровал. Еще кое-кто скажет, что нельзя прощать никого и нужно хлопнуть дверью, как бы перед вами ни извинялись. Вторая из этих точек зрения сулит, несомненно, гораздо больше развлечений, но хлопать дверью всякий раз, когда вас кто-то разочарует, может быть утомительно, ведь все всех постоянно разочаровывают, а хлопать дверью каждую секунду не получится. Когда Бодлеры вспоминали, какой ущерб нанесли им оба Ж. С., у них возникало такое чувство, будто когда-то их ударили и синяк почти исчез, но трогать его еще больно, и когда его трогаешь, то хочется хлопнуть дверью. Но тем вечером – или, точнее, тем ранним утром среды – сиротам не хотелось громко хлопать дверью отеля и будить безмятежно спящих негодяев. Сироты решили простить двоих Ж. С. и обнять их, несмотря на разочарование.