Владимир Разумов - Троицкие сидельцы

Постоянный обстрел выматывал троицких сидельцев, каждый день от ядер погибали люди. Многие вслух возмущались, что воеводы не хотят устраивать вылазку и уничтожить пушки Сапеги и Лисовского.

19 октября возле поварни ядром убило наповал женщину. И хотя стрельба не прекращалась, вокруг убитой столпилось несколько сот вооруженных мужиков и стрельцов.

— Айда на вылазку, мужики! — призвал Ванька Голый, обращаясь к толпе. — Лучше в бою умереть, чем здесь ждать, когда тебя ядром пришлепнет!

В толпе одобрительно зашумели. Но к Ваньке пробился Петруша Ошушков.

— Как же это «айда»? — громко возразил он, на его широком лице ясно виделся испуг. — Без воеводы, что ли? Самовольно, значит?

Но Ванька отмахнулся от него:

— А я не стрелец, хоть и приписан к стрелецкому отряду. И нас таких полторы тысячи. Мы и сами, без воеводского приказа, пойдем на вылазку и пушки собьем!

— Погоди, Ванька, — сказал Степан Нехорошко. — А куда людей-то зовешь, подумал? Через ворота стража не выпустит, не велено.

— А как же, подумал! Вон сейчас на капустном огороде возле Житничной башни жолнеры капусту себе запасают. Я видел — с мешками ходят, и многие даже без оружия. Вот на них и нападем, на веревках со стен спустимся. Шум будет, туда ляхи кинутся, а мы к пушкам подкрадемся на Красной горе да в Терентьевой роще.

Вооруженные мужики ринулись на стену около Житничной башни. Они обвязывали толстыми пеньковыми веревками зубцы стены и по одному быстро спускались вниз. Дозорные из стрельцов попытались было отогнать их, но на дозорных прикрикнули и велели не мешать.

Миша Попов, Степан Нехорошко и другие стрельцы растерянно смотрели, как простые сидельцы отправлялись на вылазку, а сами не знали, что делать, — нельзя стрельцу без приказа командира покидать крепость. В осадное время за это грозит смертная казнь, как за измену. А тут еще Никон Шилов, подходя к веревке, презрительно усмехнулся, повернув к ним мертвенно-бледное лицо. За ним неловко перевалился через стену грузный Иван Суета. Быстро юркнул ужом вниз Гаранька, так что его не успели задержать. Данила Селевин подошел к краю стены, взялся за веревку и остановился. Он увидал своего брата Оску, бывшего монастырского управителя.

— А ты куда собрался, братушка? — спросил он с удивлением. — Ты и меча не поднимешь.

Оска остановился.

— Я со всеми, — сказал он немного дрожащим голосом. — На миру и смерть красна!

— Вот ты как хорошо говоришь, — продолжал Данила Селевин. — Даже непривычно слышать от тебя. Тогда что же, тогда пойдем вместе. — Но в голосе его было недоверие.

На стенах остались только стрельцы да Петруша Ошушков, который отказался идти на вылазку. Петруша громко ругал своевольных мужиков и хвалил послушных ратных людей, пока Степан Нехорошко в сердцах не посоветовал ему замолчать.

— Такой воин, что сидит под кустом да воет! — добавил он.

— А сам тоже остался! — съязвил Петруша. — Или свое воевало потерял?

Степан Нехорошко зло посмотрел на Петрушу.

— И то правда! Мишка, пошли со всеми: семь бед — один ответ! — Он подбежал к зубцам стены, где была привязана веревка.

Оба стрельца быстро спустились по другую сторону стены.

Между крепостью и капустным огородом разросся гусстой кустарник, одетый осенней желто-красной листвой. Место там было неровное, с мелкими овражками и холмами, и ратники, спустившиеся со стен, сразу исчезли в зарослях. За капустным огородом начинался густой лес. С этой стороны подходы к крепости охраняли отдельные заставы из войска Сапеги — всего около шестидесяти солдат. Многие из них беспечно разбрелись по огороду, рубили капусту и относили ее в мешках в свои времянки, которые были расположены на опушке леса.

Сотни русских лазутчиков обошли лесом капустный огород и напали на заставы. Внезапное нападение ратников, вооруженных топорами, саблями и ружьями, застало тушинцев врасплох. Они побросали оружие и сдались. Отправив пленных в крепость, лазутчики подожгли времянки и, оставив в засаде человек тридцать, осторожно, рассыпавшись по лесу, двинулись к Красной горе, где были расположены батареи Сапеги. Навстречу им по проселочной дороге быстрым шагом шла сотня солдат на помощь своим заставам, откуда они, конечно, услышали шум сражения, выстрелы и видели разгоравшееся пламя и дым горящих времянок.

Лазутчики рассчитывали на это и, затаившись, пропустили неприятельский отряд.

Ванька Голый махнул рукой, давая знак идти дальше. Миша Попов и Степан Нехорошко шли рядом, за ними спешил Гаранька. Они незаметно подобрались по Глиняному оврагу к батареям Сапеги. Канониры беспокойно поглядывали в сторону своих застав, откуда поднимался густой дым, не прекращая свой неторопливый ратный труд, мерно заряжая орудия и стреляя по крепости.

Недалеко от Ваньки Голого стоял Данила Селевин, за ним его брат Оска, с бледным и искаженным от страха лицом.

— Ну, ребятушки, пора, — негромко сказал Ванька и, отстранив левой рукой ветки кустарника, побежал к пушкам.

Размахивая топорами и саблями, стреляя из немногих ружей, мужики кинулись за Ванькой. Канониры, выхватив сабли, пытались их остановить, но силы были неравны. Сразу удалось захватить восемь больших пушек. Пока основные силы русского отряда, сражаясь, пытались продвинуться дальше вверх по Красной горе, несколько десятков воинов во главе с Ванькой Голым навалились на колеса пушек, разворачивая их в сторону лагеря Сапеги. Пушки тяжелые, колесами врытые почти по оси в землю.

— Давай, давай, живее! — хрипит Ванька, упираясь железным ломом в колесную ось.

Покачнулась пушка, накренилась, стала разворачиваться.

— Добро! — закричал Ванька. — Надо пушки эти подорвать! Забивай в дуло пороху, сколько войдет, чтобы ядро только впихнуть можно было! Пушку разорвет!

Схватили кожаные мешки с порохом, зарядили пушку тройным зарядом, вложили ядро. Приставили к запальному отверстию тонкую доску, густо насыпали порох и продлили пороховую дорожку сажен на пять, прямо за туры и в ров перед соседней пушкой. Туда бросился Миша Попов с горящим трутом в руке.

— Разойдись! — закричал он, и все попрыгали в ров подальше от пушки.

Миша поднес огонек трута к пороховой дорожке, она вспыхнула, и дымок стремительно помчался к пушке. Грохнуло тяжело и необычайно оглушительно. Когда Мишка подбежал к пушке, оказалось, что порохом расширило ствол, на нем появились продольные рваные трещины.

Ванька Голый и Степан Нехорошко стали заряжать другую пушку, но тут все закричали, что жолнеры наступают, и побежали к крепости, до которой было не менее полверсты. Ванька Голый успел забить железные клинья в запальные отверстия двух пушек и кинулся догонять своих товарищей. Конная сотня копейщиков настигала русский отряд. Наперерез ему быстро двигался пеший отряд жолнеров. Увидев, что их окружают, мужики расстерялись.