Рабиндранат Тагор - Свет и тени

Ласковая просьба Джотина пробудила в ней прежнюю обиду.

— Зачем, дада-бабу? — спросила она.

Он охватил ее голову обеими руками:

— Я люблю тебя, Курани!

На миг она оцепенела, потом из ее глаз градом полились слезы. Джотин стал на колени, склонился к постели и положил ей на руки свою голову. Тогда Курани сияла гирлянду и повесила ее на шею Джотина.

Потол подошла к постели больной.

— Курани! — позвала она.

Исхудавшее лицо девушки залилось краской.

— Что, диди?

Потол взяла ее за руку:

— Ты больше на меня не сердишься, сестра?

Курани нежно посмотрела на нее:

— Нет, диди.

— Джотин, пройди ненадолго в ту комнату, — сказала Потол.

Когда Джотин вышел, Потол раскрыла саквояж и вынула наряды и украшения Курани. Стараясь поменьше тревожить больную, она осторожно одела на Курани поверх грязной одежды красное бенаресское сари, потом нанизала на ее руки браслеты и позвала Джотина.

Она усадила его на кровать больной и вручила золотую диадему. Он бережно надел ее на голову Курани.

Рассвета Курани уже не увидела. Глядя на ее светлое личико, трудно было поверить, что она умерла, — казалось, что она погрузилась в глубокий счастливый сон.

Когда тело мертвой Курани должны были выносить, Потол с рыданием упала ей на грудь:

— Сестра, ты теперь счастлива? Смерть была к тебе благосклоннее, чем жизнь!

Джотин смотрел на спокойное, нежное лицо умершей и думал: «Тот, кто взял это сокровище, не лишил меня его».

1903

Вдва часа ночи большой, запряженный парой лошадей экипаж остановился на одной из калькуттских улиц. Из него вышел молодой человек, огляделся по сторонам и подозвал проезжавший мимо наемный фаэтон.

В экипаже, задрав ноги на переднее сиденье и уронив голову на грудь, спал пьяный юноша-бенгалец в европейском пальто и шляпе, недавно приехавший из-за границы. В честь возвращения его на родину друзья устроили банкет. Один из приятелей опьяневшего виновника торжества усадил его в свой экипаж, чтобы доставить домой. Он толкнул спящего юношу в бок и разбудил его:

— Эй, Мозумдар, я нашел фаэтон! Садись, он отвезет тебя домой.

Юноша, бормотавший под нос английские проклятия, взобрался в фаэтон. Его друг назвал извозчику адрес молодого человека и вернулся в свой экипаж.

Фаэтон ехал некоторое время прямо, потом свернул в одну из улиц, прилегающих к Парк-стрит.

Юноша еще раз выругался по-английски:

— Что это такое, черт возьми! Куда мы едем?

Его снова стало клонить ко сну. «Нет, видимо, мы все-таки едем правильно», — сонно подумал он и задремал.

Ему вдруг стало казаться, что кто-то приподнимает его с места и мешает откинуться назад. Он оглянулся — сзади никого не было.

Воздух стал странно плотным; юношу как будто выталкивало из фаэтона.

«Что же это творится?» — удивился Мозумдар и позвал извозчика. Но тот молчал. Тогда юноша высунулся из фаэтона и схватил его за руку:

— Иди сюда, посмотри, что здесь творится.

— Господин, вы зря беспокоитесь, туда никто не мог забраться.

В этот момент Мозумдару показалось, что острие иглы вонзилось в его тело. Он закричал:

— Скорей иди сюда!

Извозчик вырвал руку, остановил фаэтон и убежал.

Мозумдар в ужасе оглянулся. Он никого не увидел, но ясно почувствовал чье-то присутствие.

— Извозчик, придержи лошадей! — прохрипел он с трудом.

Ему показалось, что извозчик натянул вожжи и пытается остановить экипаж. Но лошади мчались по-прежнему. Они пронеслись по Роуд-стрит, потом свернули на юг.

— Куда ты едешь? — взволнованно крикнул Мозумдар.

Молчание. Он покосился на заднюю стенку экипажа. Что-то по-прежнему вытесняло его из фаэтона. Он старался занимать как можно меньше места, но как только отодвигался, освободившееся место, казалось, немедленно чем-то заполнялось.

Мозумдар вспомнил утверждение одного европейского ученого, что природа боится пустоты. «Что же это такое? Природа? Если по-прежнему будет продолжаться молчание, я выпрыгну из фаэтона».

Но прыгать было еще страшнее: а вдруг позади него произойдет что-нибудь ужасное?

— Полицейский! — попробовал крикнуть Мозумдар, но крик оказался таким пискливым и слабым, что, несмотря на жуткое положение, он невольно усмехнулся.

Подобно сборищу духов, шептались о чем-то во мраке ночных улиц деревья.

Фонарные столбы вытянулись во фронт; они прекрасно знали, в чем дело, но явственно давали понять, что ни о чем говорить не станут.

Мозумдар решил перескочить на переднее сиденье, но стоило ему об этом подумать, как он почувствовал устремленный на него знакомый взгляд. Но чей это был взгляд, Мозумдар никак не мог вспомнить.

Он попытался закрыть глаза, но страх ему не позволял этого. Неведомое, бесформенное видение с такой силой притягивало его к себе, что он не был в состоянии даже моргнуть.

Фаэтон кружил по улицам Майдана. Лошади, казалось, обезумели — они мчались с бешеной скоростью, все быстрее и быстрее; окна экипажа дребезжали им в такт все громче и громче.

Внезапно наскочив, видимо с разбега, на какое-то препятствие, фаэтон остановился.

Мозумдар очнулся. Фаэтон стоял около его дома.

— Сахиб, куда ехать дальше? — окликнул его извозчик.

— Зачем ты столько времени кружил по Майдану? — сердито спросил Мозумдар.

— Я вовсе не сворачивал на Майдан! — удивленно ответил извозчик.

— Разве мне это приснилось?

— Нет, сахиб, — испуганно ответил извозчик, — наверно, это был не только сон. Три года назад случилось одно происшествие.

Мозумдар окончательно проснулся и протрезвел. Он не стал слушать пустую болтовню, расплатился и вышел из экипажа.

Спал он плохо — никак не мог вспомнить, чей же все-таки это был взгляд.

Отец Мозумдара когда-то служил клерком в мелкой пароходной компании, а теперь стал управляющим большой торговой фирмы. На службу ныне его носили в паланкине; на его голове красовался великолепный белый тюрбан. Положение позволяло ему покровительствовать окружающим, и ему очень льстило, что люди всех классов обращались к нему со своими несчастьями и затруднениями.

Одхору-бабу принадлежал большой дом и прекрасные экипажи, однако он общался с людьми мало. У него бывал только поверенный в делах, чтобы договариваться об условиях кредита, да заходил дымящий своей трубкой агент по выдаче ссуд.

Тратил он очень мало, расходы по дому были урезаны до предела, и даже футболисты местной команды, при всей своей настойчивости, не могли урвать у него ни гроша.

Но вот в доме появился новый член семьи — у Одхора-бабу после долгих ожиданий наконец родился сын.