Иван Бауков - Юность моего друга

— Андрей Петрович, я, как старший товарищ, — глубокомысленным тоном сказал он, — как другу говорю: это не ваша компания. Вы будущий специалист, интеллигенция, вам надо дружить с людьми равными.

Тут уж Андрей молчать не мог и попросил Геннадия Ивановича не вмешиваться в его дела.

Вскоре Андрей так возненавидел Геннадия Ивановича, что перешел от него в общежитие, не дожидаясь окончания практики.

Случилось это в один из сентябрьских дней. У Андрея была домашняя работа, и он в квартире остался один. Только Пустоваловы ушли на работу, как в дверь кто-то робко постучал. Андрей открыл дверь и увидел перед собой пожилую женщину с усталым лицом. Обвешанная сумками, с обшитой холстом корзиной в руках, женщина представилась:

— Я сестра нашего Генки, Аня. Йон дома?

Ее простонародный белорусский говор, наивный до откровенности, покорил Андрея. Андрей помог ей внести корзину и сумки в квартиру, а она сразу почувствовала себя как дома и начала выкладывать из сумок деревенские подарки для брата. В квартире запахло сеном, яблоками и тем неповторимым, горьковатым запахом деревни, от которого демонстративно отворачиваются люди, считающие себя интеллигентами, и который людям, выросшим в деревне, напоминает детство… Аня бережно выкладывала свои гостинцы, и было видно, что они заработаны потом и кровью…

Опорожняя свои сумки, она безумолку говорила.

За час она успела рассказать и про свою жизнь, и про жизнь Генки, и про жизнь всего их села, и даже района. Ей так понравилась квартира брата, что она заглаза сразу же полюбила и сноху и племянницу. Она считала, что и они помогли Генке зажить так, как он сейчас живет.

И вот настал момент, когда в квартире появился Геннадий Иванович. Первые его слова были:

— Чего ты у комнаты сала натащила! Неси у кухню.

Женщина даже не обиделась на этот окрик. Убирая гостинцы со стола, она сразу же начала передавать приветы от родственников, но он ее снова оборвал:

— Потом расскажешь! К черту, я жрать хочу. Лена!

Чтобы сдержать себя, Андрей ушел из дому.

Вернулся он поздно вечером. Геннадий Иванович еще не спал. Лена была на кухне. Сестра Геннадия Ивановича укладывалась спать в прихожей. Ее теперь почти не было слышно. Она как-то сразу стала меньше ростом, а на лице морщины стали еще глубже.

— Анна, ложитесь на мою постель в комнате, — сказал Андрей, — я сегодня ночью работаю.

Анна хотела было что-то ответить, но тут появился Геннадий Иванович и злобным взглядом заставил ее молчать. Андрей не вытерпел и сказал:

— Кто же так к родной сестре относится?..

Геннадий Иванович увел его в комнату, закрыл за собой плотно дверь и буркнул:

— Я знаю, что я делаю.

Голод, конечно, не тетка, но кто обвинит Сашко Романюка за то, что лицо его снова зарумянилось, а в глазах не угасла бодрая, хитроватая улыбка? Может, и в самом деле «морской прибой», от которого всех тошнило, Сашко шел на пользу.

«Морским прибоем» студенты прозвали соевый суп. Этот суп действительно был зеленый и прозрачный, как морская вода, а неразварившиеся бобы шуршали на дне тарелки так же, как галька на берегу моря.

— Соя укрепляет кости и разрушает здоровье, — смеялся Гриша Рыбченко.

Друзья догадывались, что Сашко, конечно, хитрит, и поправляется он не от соевого супа.

Голод довел студентов до того, что они каждую свободную минуту теперь только и говорили о еде. Антон Дьяченко не давал покоя рассказами о полтавских галушках. Он рассказывал, будто галушки там варят в ведерных чугунах и накладывают каждому полную миску доверху: «Ешьте, пожалуйста, все равно свиньям выбрасывать…»

Длинный, с тонкой шеей, Дмитрий Климов, слушая Антона, то и дело глотал слюнки, отчего кадык его перекатывался сверху вниз, как непроглоченная галушка.

Особенно тяжело было слушать рассказы о еде вечером, перед сном. Теперь редко кто засыпал сразу. Даже после того, как кто-нибудь, не выдержав, кричал: «Хватит! Не мешайте спать!» — и разговоры умолкали, сон все равно не шел.

Как-то в один из таких бессонных вечеров Андрей предложил Дмитрию Климову наловить воробьев. Воробьи тучами вились около учебного комбината и ночевали, должно быть, под крышей все еще недостроенного здания.

В этот вечер Сашко, выкрикнув свое любимое «Полундра!», сказал притихшим товарищам, что у него в столовой есть некая Галя; она умеет соевый суп превращать в настоящую пшенную кашу.

На другой день друзья сразу после звонка не побежали в столовую, а пошли туда вместе с Сашко, когда все другие студенты уже позавтракали.

Заметив Сашко, официантка Галя зарделась. Видно было, что каждое его слово для Гали закон. Угощая друзей настоящей пшенной кашей, Романюк хвастался.

— Я вже давно так роблю: як захожу в столовую, смотрю не на меню, а на дивчат. Я ж матрос, — смеялся он, — а дивчатам матросы нравятся…

Таким образом Сашко долгое время подкармливал своих друзей.

Потерпел он поражение самым позорным образом — во время практики на металлургическом комбинате. Высокая, нескладная официантка Нюра, казалось бы, должна была благодарить самого господа бога за то, что за ней стал ухаживать бравый матрос Сашко Романюк. Каково же было удивление друзей, когда они увидели, что Нюра на Сашко — ноль внимания! В другое время Сашко не простил бы ей такого отношения к нему, но сейчас он только скрипел зубами и мял в кулаке талоны на получение горячих завтраков. С досады он посылал к Нюре и Дмитрия, и Антона, и Гришу, но всем им Нюра отвечала так же, как и Сашко: «Вот раздам рабочим, если останется, тогда и вы получите». Друзья знали, что у каждого рабочего талонов много.

На завтрак здесь давалась не какая-нибудь там пшенная каша, а куски настоящего вареного мяса, к тому же горячие, прямо из термоса. Один запах этого мяса заставил бы вас поклясться Нюре в любви до гроба. Но Нюра была неумолима.

Сашко сидел на черной болванке стали и в десятый раз уже повторял:

— Шо ж його робить?.. — Затем он обратился к Грише: — Все ходили?

— Все, кроме Андрея, — ответил Гриша.

Андрей не выделялся атлетическим телосложением. К тому же он был моложе всех своих друзей и всегда оставался в стороне от подобных проделок. Да и друзья были опытнее его в ухаживании за девушками и на него никогда не полагались. Но сейчас непреклонный характер Нюры поставил Сашко в тупик.

Якого ж ей биса надо! — сказал он и протянул талоны Андрею: — А ну, иди ты, Андрий.

Андрей понимал, что возражать Сашко в такие минуты бесполезно. Взяв талоны, он, как обреченный, пошел к долговязой Нюре. Опустив глаза, красный от смущения, Андрей молча протянул ей талоны. К удивлению следивших за Андреем друзей, да и к удивлению его самого, Нюра так же не подняла глаз, но взяла талоны и выдала пять горячих завтраков. Может быть, к этому времени она поняла, что практиканты выполняют такую же работу, как и другие подручные сталеваров, и что по закону им тоже положены горячие завтраки. А может, ее растрогало бессловесное смущение Андрея. Факт оставался фактом: Андрей вернулся с завтраками.