Алексей Осипов - По волчьему следу

— Давай для аппетита лекарство дадим, — предложил Колька и достал из кармана пузырек валерьянки. — Успокаивает и крепости придает.

Разжали клюв и силой влили лекарство. Хотя и противился ястреб, но силы уже стали не те — пропустил несколько капель.

После этого он как-то подтянулся, спружинился, бодро прошагал по комнате, вышел в сени, энергично долбанул клювом сырой кусочек баранины. Ребята застыли от радости. Наконец-то сдался ястреб, давно бы так. Ждут, когда он проглотит мясо, но ястреб подержал кусочек во рту и, тряхнув головой, далеко от себя его отбросил.

И больше ни к чему ни разу не прикоснулся.

На восьмые сутки Володя решил выпустить ястреба на волю, все равно не станет жить в неволе. Заглянул в чуланчик. Опустив голову на грудь, ястреб сидел под кроватью, за корзинкой. Володя легонько тронул его, ястреб повалился на бок, откинув назад лохматую, все еще красивую голову.

«Гордая птица! — подумал Володя, поднимая легкое, словно высушенное тело. — Виновато почесался. — Почему я его не выпустил раньше!..»

В летние каникулы подружился Володя с дядей Васей. До зари просиживал с ним у лениво горящего костра. Кто бы мог подумать, что у такого невзрачного на вид, простого колхозного конюха столько всего было в жизни, что за одну ночь и не расскажешь.

Как-то осенью, приготовив уроки, зашел Володя к дяде Васе, а тот лежит на печи.

— Собери, сынок, лошадей в конюшню, корму дай. Я что-то приболел малость, головы поднять не могу, — захлебываясь кашлем, сказал дядя Вася.

Обошел Володя все окрестные поля — нет лошадей. Не заметил, как осенние сумерки черным пологом на землю опустились. Над головой журавли прокричали. Далеко в деревне огоньки задрожали.

Слышит Володя: у речки бык ревет, зло, отрывисто. Прислушался — где-то совсем рядом. Повернул голову и видит: прямо на него огромное чудовище катится. Бежать бросился. С каждой секундой топот, рев и храп все ближе и ближе. И вот бык уже жарким паром в лицо дышит. Упал Володя на землю, закрыл руками голову. Бык тычет в спину мордой и не ревет, а тяжело храпит, стонет.

— Мишка! Мишка! — поборов испуг, шепчет Володя. — Кто тебя, Мишка, кто? Ну, ну, хороший мой, хороший! Чего так, глупый, напугался?

Бык тяжело сопит, нервно вздрагивает и прижимается к мальчику. Поднимаясь с земли, Володя притронулся к ноге быка. Нога была горячая, липкая. Кровь!

— Понимаю, понимаю. За тобой гнались волки, загнали тебя в болото и хватили зубами, да?

Бык нюхает воздух шумно, пыхтит.

В стороне мелькнула тень, за ней вторая. Во тьме сверкнули зеленые огоньки.

«Волки!» — с ужасом подумал Володя.

Бык задрожал, положил на плечи мальчику свою тяжелую голову.

— Никуда я от тебя не уйду, не бойся, — срывающимся голосом шепчет Володя. — Пошли!

До самой деревни мальчик громко кричал, стараясь отпугнуть волков.

Волки шли следом до фермы.

В стойле Володя и сторож осмотрели рану, обработали ее и наложили повязку. Страдания бык сносил терпеливо.

На прощанье сторож сказал:

— Небольшой ты, парень, а смелый. Ни ночи темной, ни быка грозного не испугался.

По пути домой Володя забежал на конюшню. Он еще издали услыхал знакомое фырканье и облегченно вздохнул: значит, кто-то лошадей пригнал.

Недели через две послала мать Володю в магазин в соседнее село. Идет он вдоль реки, насвистывает свою любимую песенку «Ой вы, кони, вы, кони стальные…»

Землю морозцем сковало, лужи ледком подернуло. Трудно пройти мимо лужицы и на лед не наступить — не проверить его крепость. У дороги стадо колхозное бродит.

На горке стоит пастух и что-то кричит, указывая на быка.

Бык поднял массивную голову, напружинил шею и стал медленно приближаться к Володе. Если бы летом, можно в речку броситься, а сейчас где спасешься? Свернул Володя в поле и побежал. А рев и топот все ближе и ближе.

Остановился Володя, от страха бежать не может. Бык рядом, изо рта синеватая пена клочьями на землю валится. Глаза огромные, красивые.

Вот бык уже рогами нацелился в грудь. И вдруг на секунду замер, как бы раздумывая. Потом с шумом вдохнул в себя воздух, ткнулся мордой в дрожащие Володины руки и виновато опустил голову.

— Мишка! Узнаешь, да? Узнаешь, разбойник? — с дрожью в голосе спросил Володя.

Прибежавший на помощь пастух остановился в недоумении: мальчик с быком стоят рядом, как два старых друга.

— Парень, да ты уж не слово ли какое знаешь? — спросил перепуганный пастух.

— Знаю, — ответил, улыбаясь, Володя и притронулся к ноге быка, где остался большой шрам от волчьих зубов.

— Вот оно что! Доброе никто не забывает! — сказал пастух, сматывая длинный ременный кнут.

Володю разбудил шепот на кухне. Привстал на локти, прислушался.

— А сторож-то где же был? — говорила мать.

— Там, в сторожке… — словно виноватая, тяжело вздыхая, отвечала соседка тетя Поля.

Взволнованные голоса женщин насторожили Володю.

— Сколько же овец заели?

— Тринадцать!

— Легко сказать, тринадцать! Какой убыток! — ахала мать.

— Откуда их, чертей, принесло только? — недоумевала соседка.

Володя выскочил из-под одеяла, надел валенки, накинул на плечи полушубок.

— Ты куда? — спросила мать. — В школу еще рано.

— К Кольке. Задача у меня не вышла.

Густой туман окутал деревню, занесенную снегом. Дома казались маленькими, придавленными, и окошки светились бледно-красными умирающими огоньками. В саду, то тягуче бася, то переходя на фальцет, выла собака Дружок. С конца деревни ей отвечала другая. Эта тянула еще протяжнее, всю душу выворачивала.

На улице ни следочка. Пользуясь темнотой, накрутила метель сугробов, замела, завьюжила дороги и тропинки.

К Колькиному дому Володя насилу добрался, два раза снимал валенки и снег вытряхивал. Несмело постучал в окно.

Долго кто-то копался в сенях, гремел запорами и наконец дверь открыли.

— Володя, ты, что ли? — спросила Колькина мать.

— Николай мне нужен. Задачу хотел спросить.

— Ну, заходи, беспокойная душа. Колька на задачки ловкий.