Алексей Осипов - По волчьему следу

Остановился Володя, прислушался. Тишина… Кажется, слышно, как сосны вздыхают, шишки лопаются. Никогда не видел этого леса, может, и был здесь, но не помнит. Куда попал: на север или на восток — определить не может. Да что определять! Назад все равно не дойдешь — сил не хватит, а по следам идти — неизвестно, куда они приведут. Ясное дело, не в деревню, а в дебри непроходимые, где волчьи сородичи живут.

«Ну, еще пятьдесят шагов пройду — и назад. Полем скорее на деревушку нападешь», — думает Володя, отсчитывая шаги: — Десять… двадцать…» Волк здесь все чаще и чаще ложился, и большие кровяные пятна горят на снегу.

Пройдено пятьдесят шагов, а след дальше в глухомань тянется. Володя повернул назад, ружье за плечи повесил, оглянулся еще раз: уж очень жаль труда своего. И увидел: за деревом волчьи уши шевелятся…

Жаром все тело захлестнуло. И страшно, и радостно стало: всю дорогу готовился к этой встрече, а как увидел, руки задрожали, словно не он волка, а волк его преследовал. Вскинул ружье, а хитрый волк, уже давно наблюдавший за ним, метнулся в сторону, за толстые сосны. И выстрел грохнул напрасно.

Володя побежал, все же надеясь увидеть зверя поверженным.

Но дальше, глубже уходит волк в лесную чащобу, заманивая охотника, чтобы тот совсем заблудился и замерз.

«Довольно! — думает Володя, — назад!» Горячим лбом к сосне прислонился, языком с коры снег слизывает, пот с лица рукой смахивает. Ровный гул бежит по стволу огромного дерева и замирает в корнях. И такая усталость навалилась, что не заметил, как на корягу опустился, и глаза в тяжелой дремоте закрылись.

Очнулся от ледяной дрожи в теле, зубы дробно стучат. На макушке деревьев будто кто темно-синее одеяло, усеянное золотыми пуговицами, накинул.

«Ночь…» — испугался Володя. Почему так быстро ночь пришла, ведь он же совсем немного отдыхал?

Полы полушубка замерзли, окостенели, валенки не гнутся, словно деревянные.

«Эх, костер бы теперь! Картошки бы наварить или хоть чаю с хлебом напиться», — думает Володя и в который уж раз обшаривает карманы полушубка и брюк, где, кроме носового платка, ничего. Несколько крошек хлеба да ломтик сушеного яблока он съел еще днем, в овраге.

Спят ели, укрывшись снежными шубами, алмазной россыпью искрятся серебряные лучинки инея. Месяц, опрокинувшись на спину, лежит на макушке мохнатой ели. Лежит, тихо покачиваясь, яркий, будто маслом натертый, и усы седые топорщит. А усы, давно замечено в народе, к морозу лютому. А уж куда сильнее мороз, если и сейчас от холода у Володи руки и ноги иголками колет.

…А мать Володи места в доме не находила. И завтракать мальчишка не пришел, и в школу не явился. Побежала на ферму — там никого нет. К деду Игнату домой, а тот спит. Разбудила, допрашивать стала: не видал ли сына? Не сразу сообразил дед, в чем дело, а когда понял, ответил: «Был, Маша, был. С ружьишком на ферму заходил, а куда дальше подался — не знаю. Может, по волчьим следам, может, за зайцами направился. А ты не волнуйся, он парень шустрый, придет».

Чем ближе к вечеру, тем все острее, все больнее вгрызалась в сознание страшная мысль: уж не волки ли растерзали сына?

К вечеру прибежал Колька. Он весь день вертелся за партой и даже двойку по географии воспринял спокойно, будто она была поставлена не в его дневник.

Гриппа у него не было, голова не болела, по следам он пройти не испугался бы, а вот почему остался дома, сам не поймет. Не хотелось на час раньше из теплой постели вылезать, вот, пожалуй, и все.

Не спросил он тетю Машу о Володе: по лицу понял, что тот не вернулся с охоты, наверное, заблудился в тумане.

Больше всего Колька боялся, что Володя перестанет с ним дружить. А если мальчишки узнают о его трусости, то наверняка дадут меткое прозвище, которое потом ничем не смоешь. Хотелось Кольке по-настоящему заболеть и к возвращению Володи лежать в постели, а рядом чтобы стояли мать и доктор и ребята со всей деревни.

Перед вечером к Кольке пришел Витька.

— Где Володя?

— Не знаю, — ответил Колька. — Говорят, на охоту утром ушел и до сих пор нет.

— Странно! — Витя пожал плечами. — Что ж, может, на поиски пойдем?

— Ночь, где его найдешь сейчас! Уж давай утром пораньше, всех ребят на ноги поднимем.

— А может, он где тут, возле деревни, — настаивал Виктор. — Устал сильно и дойти не может.

Ребята бросились к Володе в сад, освободили с цепи его собаку Дружка и направились в сторону фермы. Собака взвизгнула от радости, повалялась в снежном сугробе, рванулась вперед и скоро скрылась в поле.

— Уж не мог мне сказать. Разве я бы не пошел, — размышлял вслух Витя. — Одному, конечно, страшно и скучно. Гадай, где он сейчас? Не то на севере, не то на юге.

Колька охотно поддержал:

— Вот и я говорю, лучше до утра подождать. Может, сам скоро придет. И раньше случалось — ночью домой закатывался.

У крыльца они увидели Володину мать тетю Машу.

— Ну как? — спросила мать.

— Не беспокойтесь, придет, — ответил Витя.

А Колька стоял, опустив голову, молчал.

— Если что, так мы завтра чем свет всей деревней отправимся, — говорил Витька, и его широкие скулы все больше розовели не то от волнения, не то от мороза.

…Володя продолжал медленно брести от дерева к дереву. Ноги плохо слушались, полушубок совсем окостенел, не сгибался, гремел, как фанерный. Володя все чаще опускался на снег, подолгу сидел, прислонившись к сосне, и слушал, как тревожно и грустно-одиноко шумит наверху ветер, как отчаянно, торопливо и звонко стучит в висках кровь.

А мысль о тепле, о костре не выходила из головы. И вдруг он догадался, что делать: как можно больше сушняку, сухих листьев, коры! Обламывает сухие березовые ветки, отдирает сосновую кору, срывает жухлые листья с дуба. И вот уже дров на целый костер… А теперь — не подведи расчет!

Володя высыпал из патрона дробь, отсыпал в бумажку пороху, разорвал по рубцу шапку, достал ваты и забил ею патрон. Выстрелил в дерево, ватный пыж задымился… Раздул докрасна, положил под дрова и на огонек высыпал порох: загорелась березовая кора, листья, сучья…

Над лесом несмело, пугливо, колеблясь и дрожа, поплыл теплый синий дымок. Он креп, рос, ширился, жадно хватался за еловые ветки, вспыхивал жарким пламенем. Мороз покорно отступал. Оттаяли руки и лицо. Легче стало дышать, отогрелись колени, а от шубы пошел душный пар.

Теперь еще сильнее навалилась усталость и до тошноты захотелось есть.

Сзади что-то хрустнуло, послышался тяжелый храп. Володя повернулся и остолбенел. Прямо на него, взвихривая снег, бежал крупный черный зверь.

«Медведь!» — мелькнуло в голове, и рука схватила ружье, направляя дуло на зверя. Фосфорический блеск глаз был отчетлив, зловещ и близок.

Палец дернул спусковой крючок, но выстрела не получилось: доставая порох, Володя разрядил ружье, а вставить новый патрон забыл.