Алексей Осипов - По волчьему следу

Дежурные вымыли полы, вытерли парты, взбрызнули водой цветы. Опустела, затихла школа. Все ребята уже на улице резвятся, а ты сиди… Когда остаешься в классе после уроков один, чувствуешь себя самым несчастным человеком на свете.

Витька то и дело поглядывал в окно, где за горизонтом скрылись ребята, и говорил себе, что больше он никогда не будет опаздывать.

Наконец дополнительный урок окончился. Витька и Колька вышли во двор. В сарае достали спрятанные в дровах лыжные палки.

Из школы вышел Николай Петрович, в раздумье остановился на ступеньках крыльца.

— У Быстрова лыжи украли, — сказал Витька. — Одни палки остались.

— Лыжи? Странно! — пожал плечами директор. — Давно, давно такого случая не было. Кто бы мог?

Колька сжался, робкий, хрупкий. Лицо стало красным, в серых глазах блеснули слезы.

— Не знаю. Утром поставили… а сейчас нет!

— Его теперь мать домой не пустит. Лыжи новые, только купила, — говорил Витька, носком сапога разминая комок снега.

— Да, неприятная вещь! Ну ладно, пойдем. Что-нибудь придумаем.

Колька пошел вместе с директором в сарай и вскоре вернулся, неся в руках новенькие, такие же, как и у него были, лыжи.

— А ты боялся. Мать даже и не узнает, — сказал Витька.

Дорогой Витька спросил:

— А ты мне кататься будешь давать?

— Бери, не жалко!

Витька достал кусок белого хлеба.

— На, замори червячка, небось проголодался?

— Сам ешь!

Полуденное солнце слепило глаза, по мягкому снегу легко скользили лыжи. Уже близко деревня, а на душе у Кольки никакой радости.

У дома с заплаканными глазами его встретил брат Сережа.

— Я тебя жду-жду, а ты все не едешь и не едешь!

— Зачем я тебе?

Сережка показал на сломанные салазки.

— Шурка сломал. О стену треснул.

— Не плачь, сделаю.

— Он на своих поедет, ты у него отбери.

— Ладно, отберу, — пообещал Колька и, взяв лыжи в руки, с трудом переступил порог сеней.

В сумерках на улице он встретился с Витькой.

— Как же нам теперь из сарая сломанные лыжи взять?

— Не бойся. Я скоро буду кормить кроликов и тогда вынесу.

Все, казалось, просто, рассчитано до мелочей, но никак не может успокоиться Колька, на сердце кошки скребут.

Проснувшись под утро от страшного сна — на него потолок обрушился, — Колька долго думал о случившемся и решил во всем признаться. Приняв такое решение, облегченно вздохнул.

В это утро в школу Колька приехал первым.

— Ты что, Быстров, так рано? — спросила Анна Ивановна.

Не ожидавший такого вопроса, Колька растерянно заморгал глазами.

— Да у нас… у нас часы вперед убежали…

— Может, оставил что?

— Нет, ничего…

Колька сел за парту и принялся читать учебник физики. Этот предмет вел директор школы. Читал, а сам думал: где, когда и как поговорить с Николаем Петровичем?

Вначале хотел до уроков, потому так рано и приехал. Но раздумал. Неизвестно, какое у директора настроение, а это, по мнению Кольки, главное.

Читал вслух, нараспев. Когда смотрел в книжку, казалось, все знает, а закрыл — в голове ничего не оставалось. «Хорошо бы он меня спросил и поставил пятерку. Тогда бы идти к нему было лучше».

В класс собирались ребята.

— Зубришь, да?

— На новых лыжах прокатался, не выучил?

А Валя Аношина громко крикнула:

— У него бессонница!

Рослая, с крутыми плечами, Валя не боялась мальчишек и смело говорила всякие неприятные для них вещи. Полные губы ее постоянно улыбались, ровные белые зубы искрились, как снег на солнце.

Колька поднял злые глаза.

— А ты спишь, да? Спишь?

— Сплю!

Из коридора послышался звон колокольчика. Шум усилился и постепенно смолк.

В класс вошел Николай Петрович.

Ребята встали. Сердце Кольки дрогнуло, щеки загорелись.

Николай Петрович окинул ребят пристальным взглядом.

Колька знал, что не выдержит черных, все понимающих глаз учителя, поэтому заранее опустил голову. Секунда ему показалась вечностью, и, когда Николай Петрович спокойно сказал: «Садитесь», — Колька тяжело опустился на парту и мельком посмотрел на ребят. Не заметили ль его волнения?

Но кто смотрит на соседа, если самого прощупывают строгие глаза учителя.

Николай Петрович объяснил новую тему: «Аккумуляторы и их применение», продемонстрировал опыт. Рассказал случай из фронтовой жизни, когда по халатности шофера произошла разрядка аккумулятора, машину долго не могли завести и чуть не попали в плен к немцам.

Почти на каждом уроке Николай Петрович рассказывал интересные случаи из жизни. Говорил просто, увлекательно и тогда становился совсем нестрогим. Беседовал, как с равными, спрашивал у них совета, смеялся.

«Вот бы сейчас ему рассказать о лыжах», — думал Колька.

В большую перемену Колька идти к директору не решился. Подумал, что в кабинете могут быть учителя, ребята, и при них толком не расскажешь.

Витька отозвал его в сторону.

— После школы на лыжах будешь кататься?

— Нет!

— Тогда я, ладно? У нас завтра уроки простые.

Наконец прозвенел последний звонок. У Кольки в дневнике по русскому языку и зоологии появились четверки. Он неторопливо уложил в сумку книжки, подобрал под партой бумажки.

В класс заглянул Витька.

— Ты скоро?

— Иди, иди! Догоню, — ответил Колька.

А сам стоял, обдумывая, как начать разговор с директором. «Николай Петрович! Извините… я боялся матери, поэтому…» — мысленно произносит Колька, а другой, внутренний голос говорит: «Обманываешь, не эта причина».

И Колька соглашается. Начинает сначала: «Простите. Я поступил нечестно. Обманул вас, обманул всех. Лыжи у меня не украли, я их сам спрятал». Колька видит, как у директора опускаются черные брови и он, чуть-чуть приглушив голос, говорит: «Не украли? Сам спрятал?» — «Да… да… Вы только послушайте. Я сейчас все расскажу».

Колька усиленно трет затылок, словно от этого зависит ход беседы. «А что я расскажу?» — «Как же ты, Быстров, додумался?» — слышит Колька голос директора. «Может, свалить на Витьку? Он, мол, спрятал мои лыжи, он предложил». Нет, тоже вранье! Витька моложе его, и трудно поверить, что это было так.

Из задумчивости Кольку вывела Валя Аношина.

— Ты чего, Быстров, сидишь? От четверок не можешь опомниться?

— Молчи, курносая, лезешь, куда тебе не надо! — сердито бросил Колька и вышел в коридор.

Остановился у окна. Яркое солнце расстелило на полу широкую радугу. Колька, любуясь переливчатым соцветием, осторожно прошел около стенки, словно боясь запачкать цветастый ковер.

Посмотрел в окно, позавидовал ребятам, которые, подобно ручейкам в половодье, растекались в разные стороны.