Сергей Вольф - Отойди от моей лошади [Рассказы]

- Да ну вас, - сказал Федька и снял свою маску.

- Нет, не надо, не надо, не снимай! - затараторила тётя Таня. - Так лучше. Так веселее. Чудесно, что вы зашли!

- Чудесно, - сказал я. - Чудесно. Надоело! - и снял свою маску.

- Наденьте! Наденьте! - визжала Ленка. - Маскарад! Ура!

- Ну вас, - сказал Федька.

А тётя Таня уже носилась по всей комнате.

- Миша! - кричала она. - Где подставка для ёлки? Ленка, тащи игрушки. Ребята, откройте дверь, там звонок.

Мы пошли с Федькой и спросили:

- Кто там?

- Новогодняя телеграмма.

Мы открыли дверь и как захохочем - там стояли Петька и Вовка, оба в чёрных масках.

- Ни с места! - сказали они. - Идите вперёд!

Когда мы все вошли в комнату, началось такое веселье, просто ужас.

Дядя Миша надел бумажный колпак и чем-то посыпал тётю Таню.

Ленка уже притащила игрушки и была в Федькиной маске.

Тётя Таня надела маску «свинья».

В общем, смех!

Больше всех хохотали мы с Федькой.

Петька и Вовка только рот раскрыли.

Мы с Федькой дали им по стеклянному шарику и сказали:

- Ну, Петякио и Вовенцио, - за дело!

- Чего ещё! - сказал Вовка. - Чего вы?

- Давай, давай, - сказали мы.

Ёлка получилась - то, что надо!

Мне вчера учитель Сергей Васильевич по арифметике двойку поставил. Жирную такую страхидлу.

Мы задачку про поросят решали, и у меня пять поросят плюс семь поросят получилось тринадцать поросят вместо двенадцати.

Дома был скандал, и мама сказала, что она этого не ожидала. Этой двойки.

Что она ожидала наверняка пятёрку или на худой конец четвёрку.

Папа сказал:

- Марш! Стоять в углу!

Я сегодня весь день по школе ходил как угорелый, всё ходил, думал, какой он, Сергей Васильевич, отвратительный человек, всё ходил и искал его, чтобы прямо так ему и сказать…

Я даже в скачки не играл.

Я даже быстро бегал по коридорам, чтобы все классы обежать и найти Сергея Васильевича.

Я быстро бежал, как ветер, и вдруг остановился, потому что увидел в окне лошадь.

Я сразу подумал, что вот стоит внизу телега и лошадь и что телегу можно куда-нибудь запрятать, а на лошадь сесть и поехать в далёкие пустынные пески Кызыл-Шербет-Абу-Керим-Кебаб. Там, в этих жёлтых песках, нет ни капли воды, там самумы и тайфуны, и только ты, сильный человек, на своей сильной лошади можешь мчаться как ветер, а вообще-то там жуткая температура воздуха и птицы падают от жары в песок.

Там, в этих мёртвых песках Шурум-Бурум-Такыр, я один буду мчаться на своём коне, мой конь будет хрипеть и скакать, мой могучий конь будет мчать меня, как «Волга», и ни один леопард - а их там полно - не уйдёт от его острых зубов, а потом я увижу, как из-за барханов выйдет Сергей Васильевич, и всё… и… И вдруг я увидел в окно Сергея Васильевича - вон он вышел из-за угла и идёт прямо к школе, ничего не думая и не подозревая, что на его пути стоит мой конь, моя защита и опора со страшными зубами.

«Всё, - подумал я. - Конец. Привет».

Вот он поравнялся с конём…

А я закрыл глаза…

А потом открыл…

… Сергей Васильевич стоял возле лошади и гладил её по морде.

И лошадь заржала и замотала головой.

А Сергей Васильевич вдруг открыл портфель и достал… сахар. Большой белый кусок.

И лошадь вытянула морду и мягко так, губами взяла этот сахар прямо с Сергея Васильевича ладони.

И потом лизнула его в ладонь и заржала.

А он ласково так погладил её по морде.

И я тогда сорвался вдруг с места и помчался вниз по лестнице - вниз, вниз - и столкнулся возле раздевалки с Сергеем Васильевичем.

- Сергей Васильевич! - закричал я.

- Так, - сказал он. - Всё понятно. Двоек больше не будет?

- Нет, - сказал я. - Да. То есть…

- Пять поросят плюс семь поросят равно двенадцать поросят, - сказал он.

- Точно, - засмеялся я. - Двенадцать их.

- Позволь угостить тебя сахаром, - сказал он.

- Я не лошадь, - сказал я.

- Я в этом уверен, - сказал он.

И тогда я сказал:

- Давайте. - И ещё: - Ой, звонок! - И ещё: - До свидания!

И он мне ответил:

- До встречи.

Было часов шесть вечера, я сделал уже все уроки и гулял в саду. И вдруг - что я вижу! Сидят два старичка в чёрных пальто и чёрных шляпах. Сидят на скамеечке и рассматривают книгу. Я зашёл к ним со спины и между шляп заглянул вниз.

Какое там было дерево! На картинке. Высокое! Такое высокое, что люди, стоящие у его корней, выглядели совсем маленькими, а те, что плыли по реке, позади дерева, были ещё меньше. Они плыли и размахивали руками и, наверное, кричали тем, первым, что-то грозное и воинственное. Кругом прямо из земли росли листья, только огромные, раза в два повыше человека, и среди них я увидел хижины. Вот бы туда, подумал я, в эти самые места, сесть на лодку и поплыть.

- Итак, дорогой коллега, - произнёс старичок, сидевший слева, - это дерево, столь необходимое нам в наших опытах, растёт, в частности, в Боливии, и самое печальное, что оно никогда не росло под Москвой. Как мы изготовим наше лекарство без этого дерева - не знаю.

- Увы, увы! - произнёс второй. Потом оба встали.

- Боливия, - сказал я, - это что такое?

- Страна, - обернувшись, ответили старички.

Я задумался. Страна… Где?

Подумав минутки три, я понял, что не знаю, где такая страна. Я вспомнил озеро с забавным именем Титикака и водопад Ниагару, я представил себе Берег Слоновой Кости и реку Оранжевую даже - но где Боливия, я не знал.

- Играем в мяч? - сказали ребята.

- Боливия, - сказал я.

- Что?

- Страна такая. Боливия, Боливия, - сказал я и быстро пошёл домой.

Что я знал? Я знал, что в Боливии растут деревья, каких под Москвой не бывает, я знал ещё, что Боливия - это страна. Но я не знал, где она находится, и я понял, что я не успокоюсь, пока не узнаю, где она.

Возле выхода из сада я на всякий случай огляделся - нет, куда там, старички исчезли. Я заторопился домой.

- Мама! - закричал я, влетая в комнату.

- В магазин ушла, - сказала бабушка.

- Бабушка, - сказал я, - где Боливия?

- Какая? - спросила бабушка.

- Страна такая, - сказал я, - Боливия.

- Не знаю, милый, - сказала она, - мы в классах не обучались. Это вам теперь счастье, хочешь учиться, учись…

- Боливия, Боливия, - повторял я, - страна такая…

Я постучался к нашему соседу, Анатолию Генриховичу. В квартире говорили, что он поэт и пишет книжки. Он сидел, подняв голову кверху, с карандашиком в руке.