Сергей Вольф - Отойди от моей лошади [Рассказы]

- А я вас знаю, Александр Сергеевич. Вы - великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.

- Ах, - очнётся он. - Откуда ты меня знаешь?

- Что за вопрос?! - воскликну я. - Ну что за вопрос?!

- Да, да, верно, - скажет он, сообразив. - Я позабыл совсем, я о своём думал.

- Вот так встреча! - скажу я.

- «Мороз и солнце, день чудесный», знаешь? - вдруг спросит он.

- Конечно, - скажу я. - «Ещё ты дремлешь, друг прелестный», правильно?

- Правильно, - скажет он. - А как дальше?

И я стану читать ему дальше: «Пора, красавица, проснись…»

Я буду читать, смущаясь и краснея, но с выражением, как и надо, а потом вдруг покраснею ещё больше, оттого что вспомню: несколько строчек в конце я вовсе не знаю, и раньше не знал, не выучил, и мне поставили за это в школе три с минусом.

- Дальше я не знаю, - скажу я печально.

- Как же так, как же так? - расстроится Александр Сергеевич. - «Вся комната янтарным блеском…»

- «Озарена весёлым треском», - чуточку вспомню я.

- Мальчик! Как же это можно - озарить весёлым треском? Там же точка после «озарена». Что же это получается?

Он вздохнёт тяжело, поднимется со скамейки, пойдёт, пойдёт… И снова я увижу, что он памятник.

- Александр Сергеевич! - закричу я. - Куда же вы?! Я не буду больше! Не буду! Я хотел пригласить вас в зоосад. Там белые медведи! Я хотел вас познакомить с Женькой Кисейкиным, моим другом! Я хотел…

Я буду звать его долго - и всё зря: он не шелохнётся.

И я увижу себя вовсе не в саду, а дома, за столом, перед фотографиями.

Не буду я завтра покупать плёнку. Ну её совсем!

Пропади она пропадом.

Пойду-ка и выучу сперва всё это замечательное стихотворение.

Кто никогда не играл на флейте, не знает, что это такое. На переменке ко мне подошёл староста Глеб.

- Ну, как флейта? - спросил он.

- Какая флейта? - удивился я.

- Поигрываешь помаленьку, а?

- Отстань, - сказал я. - Ни на чём я не поигрываю. Я её и в глаза не видел.

- Плохо дело, - сказал Глеб. - Пора научиться.

- Это ещё зачем?

- Пора, пора, - сказал Глеб. - Учись.

- Не буду, - сказал я.

- Слушай, - сказал Глеб. - Я тебе не нянька. Ты пионер?

- Пионер.

- Учишься хорошо?

- Ну, хорошо… ничего учусь.

- Маме помогаешь?

- Когда как. В общем, вроде помогаю.

- Ну, вот видишь, а на флейте не играешь. Учись, учись, пора.

И убежал.

Я подумал, может, и правда пора. Ну что у нас за староста! Подойдёт к тебе, поговорит, и вроде всё ясно.

После уроков Глеб сказал:

- Зайди ко мне вечерком, у меня там есть кой-какие флейты, - и добавил: - Ты, наверное, думаешь, зачем это всё. Так вот: шестой «а» посадил берёзку, шестой «в» сделал модель корабля, шестой «б» ещё чего-то - у каждого своё, а у нас будет симфонический оркестр. Все тридцать человек на чём-нибудь играют. Надо что-то непохожее. Необыкновенное. Учись на флейте, через три дня концерт.

- А когда репетиция? - спросил я.

- Боюсь, не успеем, - сказал Глеб. - Мы сразу. Не бойся. Ты у нас великий талант. Вот это будет сюрприз. Все ахнут. Ну, привет!

И убежал.

Три дня я ходил сам не свой. Ни с кем ни о чём не говорил. Глеб сказал, что это тайна. Тайна и сюрприз. В день концерта Глеб повесил на школе афишу. Все были поражены.

Глеб назначил сбор музыкантов без пяти семь.

Когда я с флейтой пришёл в школу, народу в зале было полно. Глеб встретил меня в раздевалке.

- Ну, как дела? - спросил он.

- Ничего у меня не выходит, - сказал я. - Хочу сыграть одно, а получается другое. Лучше мне сегодня не выступать.

- Не глупи, - сказал Глеб. - Класс хочешь подвести? И так всего семь человек пришло, а ты восьмой. В музыке это называется октет. Я так и скажу: «Выступает октет шестого «г» класса». Пошли.

Мы прошли за кулисы. На сцене было темно.

- Они уже здесь, - сказал Глеб и в темноте провёл меня. - Вынь флейту. Занавес откроют в полной темноте, потом зажгут свет, и все ахнут.

Занавес открыли, Глеб дал сигнал, свет ярко вспыхнул, зал ахнул. Я огляделся вокруг - на сцене нас было трое: Алик Зуев с барабаном, я с флейтой и Глеб с какой-то палочкой. Когда в зале стало тихо, Глеб сказал:

- Симфоническое трио шестого «г» класса. Римский Корсаков «Снегурочка». Дирижирует Глеб Луковкин. Играй, - шепнул он мне.

Алька ударил в барабан.

- Что играть? - шепнул я Глебу.

- «Снегурочку», - шепнул он, размахивая руками.

- Я не знаю, - шепнул я.

- Ну, и зря, - зашептал Глеб. - Играй.

Я заиграл.

Вот что был хохот. Все в зале прямо катались со смеху. Алик Зуев хотел убежать. Я замолчал.

- Всё хорошо, - зашептал мне Глеб, удерживая Альку. - Играй.

- Не буду, - зашипел я.

Глеб перестал махать рукой (другой он держал Альку) и объявил публике:

- Лермонтов. «Бородино». Прочтёт Алёша Петров.

И я начал читать «Бородино».

Я здо?рово читал. С выражением. Иногда Алька подыгрывал мне на барабане, и получалась полная картина сражения.

Мне хлопали минут десять.

- Ты великий талант, - сказал мне Глеб, когда мы с концерта шли домой. - Ты должен всех научить так читать. Весь класс. Мы дадим концерт. Прочтём хором какое-нибудь стихотворение. Все ахнут. Приходи завтра вечером. Это дело надо обдумать.

Рано утром кто-то прошёл по стене нашего дома снизу вверх.

Ещё вчера было холодно, но потом потеплело, иней на стенах дома стал белым, и по нему чёрным по белому шла цепочка следов человеческих ног. Хорошо ещё, что это произошло во дворе, а не снаружи, - иначе смотреть на следы сбежалась бы вся улица.

- Чертовщина какая-то, - мрачно сказал управхоз Андрейцев, глядя вверх. - Никому ни слова, - сердито добавил он публике, - сами должны разобраться.

- Как ни говори, а что-то выше нас есть, - вздохнула бабушка в платке крест-накрест.

- Замолчите! - цыкнул побледневший Андрейцев.

Все заволновались.

- Акробат, - сказала бабушка Павлова из двадцать седьмой квартиры. - Это акробаты. Это они умеют так ходить. По стенкам.

В этот момент восьмиклассник Сенька утащил меня в подворотню.

- Ты, конечно, ещё дурачок, - сказал он мне, - дурачок, потому что учишься всего-навсего в пятом классе, но кое-что я попытаюсь тебе объяснить. Эти следы оставил не бог и не чёрт, а человек.

- Не ври, - сказал я, хотя я отлично знал, что бога нет и что чёрта тоже нет.

Сенька не обратил на это никакого внимания.