Рене Реджани - Завтра, послезавтра…

«Это меня зовут? Кто это? А, учитель дон Антонио. Что ему от меня надо? Я, Сальваторе Виджано, не могу выйти, ведь это я убил Булыжника, по моей вине он лежит теперь мертвый. Я видел, как они ехали на мулах, на трех черных мулах. Средний вез Булыжника, ни живого ни мертвого. Вез туда, откуда никто не возвращается. И это я его погубил».

— Сальваторе, Сальваторе!

«Уж не утонул ли он в снегу, вон сколько намело!»

— Сальваторе, Сальваторе, где ты?

«Как заставить его отозваться? Может, он меня и не слышит вовсе? Что ему сказать? Что я все знаю. Нет, скажу, что мне нужно с ним поговорить об одном важном деле. Нет, он не маленький, нечего его сказками заманивать».

«Как здесь холодно и темно! — в страхе думает Сальваторе. — Учитель хороший, умный, может, он меня спасет. Конечно, спасет! Надо только его попросить».

— Сальваторе, Сальваторе! Я к тебе на помощь иду!

«Зачем я это сказал? Теперь все пропало!»

«Антонио зовет меня. Он хочет мне помочь, он хороший, он все может, он ведь ученый».

— Сальваторе, Сальваторе, вылезай!

И Сальваторе не выдержал. Он выскочил и бросился к дону Антонио.

«Как он дрожит, бедняга! Смогу ли я ему помочь, сам не знаю. Но пока надо отвести его ко мне домой».

Сальваторе молча идет за доном Антонио.

— Входи, входи, садись у огня, грейся.

Теперь он немного обсох, но все еще не может прийти в себя и весь дрожит.

— Я видел, как его везли.

— Кого?

«Я-то отлично знаю, о ком он говорит. Но хочу услышать от него самого».

— Булыжника… Он умер?

— Нет. Он сильно заболел, и отец с братом повезли его в Стильяно, в больницу.

— Значит, он не умер?

— Нет.

— Все равно ему теперь уж не жить.

— Почему? Что ты такое говоришь?

Сальваторе низко опускает голову, еле шевелит посиневшими губами, лицо его пылает.

— Я… я наслал…

Он умолкает. «Это великая тайна, и горе тому, кто ее откроет. Нет, ни за что не скажу!» — думает Сальваторе.

Дон Антонио понял, что Сальваторе ничего больше не скажет. Он боится мести злых духов.

— Ты наслал на него порчу?

Он удивленно вскидывает на учителя глаза:

— Как ты узнал?

— Я все знаю. Ты хотел умертвить его своей ворожбой? Сальваторе задрожал еще сильнее и чуть не потерял сознание. Антонио дал ему выпить немного вина.

— Все это сказки, ложь. Сколько раз я говорил вам, что нечего верить россказням твоего дедушки.

— Так ведь Джузеппе заболел.

— Это совладение, чистая случайность. Теперь его уже отвезли в больницу, и доктора, такие же люди, как мы с тобой, непременно его вылечат.

— Нет, он умрет. Я знаю, умрет. — В голосе Сальваторе звучит отчаяние.

Оставался один-единственный выход.

— Ну, вот что: давай завтра поедем в Стильяно, и ты сам увидишь Булыжника живым и здоровым.

«Это звучит как торжественная клятва, но сумею ли я ее сдержать?»

— Нет, нет. Поедем сейчас. Мне страшно, я боюсь.

«Будь жив дядюшка Винченцо, я бы спросил у него: что вы сделали с вашим внуком? Но нет, не он один виноват, все мы виноваты, и я тоже. Да, и я!»

— Ладно. Возьмем в Монте Бруно мулов — и в путь.

«Снова повалил снег. Наше путешествие в Стильяно было сплошным мучением. Мул останавливался на каждом шагу, отказываясь идти дальше. Колючий ветер ледяными снежинками впивался в лицо. Руки и ноги закоченели. Сальваторе сморила усталость, и я боялся, как бы он не свалился в сугроб.

Наконец мы добрались до больницы. Она показалась мне раем. Сальваторе шел, как лунатик, не открывая глаз.

В приемной сидели Вито, Франческо и Феличе. Они покорно ждали.

— Его увезли. Давно увезли, — еле слышно проговорил дядюшка Франческо.

— Сейчас ему делают операцию.

Вито снял шапку, словно он был в церкви.

«Значит, все-таки успели! — подумал я. — А может, нет?»

Лоб мой покрылся холодным потом. Все поплыло перед глазами, и я чуть не упал. Если они опоздали, все погибло. Что я тогда скажу Сальваторе? Я бросился разыскивать врачей, но никого не нашел.

Сальваторе немного обсох, но все еще не мог прийти в себя.

Нет, Джузеппе не должен умереть. Ведь это будет двойная смерть — с ним погибнет и Сальваторе. Мальчик не выдержит таких испытаний.

За окнами начало светать. Снова повалил снег.

— Куда вы? Нельзя! — крикнул мне санитар. — Тут операционная.

— Кого сейчас оперируют?

— Паренька из Монте Бруно. Его привезли ночью на мулах. Острый аппендицит с угрозой перитонита, — объяснил мне санитар. — Еще немного, и было б поздно.

— Значит, успели вовремя?

Этого санитар в точности не знал.

— Что он такое съел?

— Кто?

Франческо Коланджело удивленно поглядел на меня.

— Джузеппе. Какой он дряни наелся?

Вито тоже воззрился на меня с изумлением.

Нашел время нападать на Франческо. Ему, бедняге, и так скверно.

Он взял меня за руку и, желая успокоить, стал что-то тихо говорить.

Франческо и Феличе Коланджело переглянулись.

— Орехов. Лесных орехов наелся. Помнишь, Феличе, я его даже отлупил за это.

И все эти ужасы из-за какой-то горсти орехов! Нет, Джузеппе не может, не должен умереть. Это будет двойная смерть. На глаза навертывались слезы. Мучительно хотелось пить. Я еле держался на ногах. Из операционной вышел уже знакомый мне санитар. Я стоял у дверей и ждал, как приговоренный к смерти.

— Все хорошо. Жизнь мальчика вне опасности.

Все хорошо. Жизнь мальчика вне опасности. Жив, жив.

Я бросился в приемную, где сидели Вито и родные Джузеппе. Как рассказывал потом Вито, я был похож на сумасшедшего. Сальваторе спал, прикорнув на стуле. Я растолкал его.

— Что ты делаешь? — Вито совершенно растерялся и ничего не мог понять.

Я повторил ему слова санитара. Он сунул в карман руку, чтобы тайком состроить рожки.

— Нет, Вито, нет! Если ты меня уважаешь, не делай этого. Докажи, что ты больше не веришь во всю эту ерунду.

— Не верю, — вздохнул он и, как обычно, стал чесать затылок. — Когда мозгами пораскинешь, то понимаешь, что все это выдумки, но на первых порах, знаешь, трудно… Привычка.

Он смущенно вытащил огромный носовой платок и шумно высморкался.

— Джузеппе спасли! Понимаешь — спасли. Сейчас я отведу к нему Сальваторе.

— Понимаю, — сказал Вито.

И тут Сальваторе открыл глаза и, еще ничего не соображая, ошалело посмотрел на меня.

— Идем!

Белые халаты, резкий запах лекарств, окровавленные бинты, пинцеты, ножницы — ничего не скажешь, довольно необычный рай. Но главное, что Джузеппе будет жить.

А Джузеппе, худой и мертвенно-бледный, спал на тележке с колесиками.

Рука Сальваторе задрожала в моей руке.

— Он умер! — Во взгляде Сальваторе были отчаяние и робкая надежда.