Анна Вербовская - Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море

- Только вот зануда она, - продолжал свои размышления домовой, - Скучная какая-то. Всё у неё по распорядку. Мух не обижай. Колотушкой по ночам не колоти. А если у меня именно ночью душа колотушек просит?!

С этими словами домовой вытянул из-за пазухи какой-то предмет, очень сильно напоминающий скалку.

- Бах! – шмякнул этой скалкой себя по голове.

- Бам-м-м!!! – пошёл от головы звон, заполняя собой всю, до самого дальнего уголка, избушку.

- Ох-х-х-ох-ох!!! – заворочалась за печкой старая Серафима.

Веньке стало немного не себе. Не тот ли самый это домовой, что давеча облил аптечной зелёнкой беднягу Пантелеймона? Что, если он сейчас и Веньку… Ведёт себя мужичок как-то странно. За мухами гоняется. Лупит чем ни попадя по голове.

- Ну, домовые-то разные бывают, - как бы прочитав Венькины мысли, продолжил плести свои мудрёные сплетни мужичок, - Вот, слыхал я, один тут на днях… та-а-ак разозлился! Облил своего хозяина чем-то. То ли коровьей жижей, то ли поросячьей мочой…

- Зелёнкой, - подсказал мужичку Венька.

- О! – обрадовался тот, - Точно! Гляжу, и ты уже тут всё знаешь. Хорошо собираешь сплетни, хитрец!

Домовой заговорщицки подмигнул Веньке и укоризненно погрозил ему пальцем.

- Только я домовой не из таких! Я добрый! Очень добрый! Наидобрейший из всех самых добрых домовых!

- Ну, да. А мухи?

- Опять?! – рассердился домовой, - При тебе же допрос вёл с пристрастием. Муха не в обиде, со всем согласная, и вообще сама напросилась. Сама! Понял? А я добряк. Меня так и зовут, Добрыней.

- Ух, ты! – Венька обрадовался известному имени, будто старого знакомого встретил, - Добрыня Никитич?

- С чего это Никитич? – оскорбился домовой, - Что ещё за выдумки такие? Добрыня Добрыньевич я. Потому что папку моего тоже Добрыней звали. Это у нас семейный бзик такой – всех по мужицкой линии Добрынями называть. Добрые мы все. И добро всяко-разное любим. Вот, гляжу, у тебя туфли больно хорошие.

- Какие туфли? – не понял и даже слегка обиделся Венька.

Что он, девчонка, что ли, - туфли носить.

- Парусиновые, - домовой Добрыня показал на Венькины кеды и облизнулся при этом плотоядно, - Я парусиновые страсть как люблю. В них ноги не потеют.

- А-а-а!!! Так это кеды!

- Кеды, говоришь? Ну, ладно! Поздно уже. Спать тебе, наверное, пора. Да и мне… это… вот…

Не договорив последней фразы, Добрыня заволновался всем телом, заколыхался в воздухе и растворился в ночной темноте, не оставив после себя даже тени.

- Ах-х-х, - вздохнул с облегчением Венька, рухнул на подушку и тут же провалился в глубокий крепкий сон.

…Наутро, когда Венька проснулся, натянул на себя футболку и штаны и полез под лавку за обувью, оказалось, что из оставленных с вечера двух кед в наличии имеется только правый. Левый же исчез в неизвестном направлении.

Глава 13. Одна парусиновая туфля.

- Бабушка Серафима! – крикнул из-под лавки Венька, - Вы случайно кеда моего не видели?

- Деда? - переспросила Серафима, - Какого деда? Ты ж, вроде, приехал один.

- Не деда, а кеда!!!

Вот ведь незадача! Она ко всему прочему ещё, оказывается, глуховата.

- Что за зверь такой – кеда? Не слышала о таком никогда.

- Во-первых, не кеда, а кед, - по возможности попытался объяснить Серафиме Венька, - А во-вторых, по-вашему это называется «парусиновая туфля».

- А! Туфля! – обрадовалась бабушка Серафима.

И Венька тоже обрадовался вслед за ней. Видела, наверное, бабушка его кед. Просто не знала, как это называется. А теперь узнала, и сейчас пойдёт, и принесёт Веньке его недостающую обувку. Наверняка где-то за печкой завалялась.

- А шут её знает, твою керосиновую туфлю, - беспечно махнула рукой Серафима и подхватила вёдра, за водой идти.

«Шут-то как раз не знает, - печально подумал Венька, - а вот этот странный Добрыня-домовой…»

Слишком уж подозрительно он на Венькины кеды косился. Облизывался ещё так жадно. Ручонки свои вездесущие потирал. Он это! Точно, он!

Но почему тогда он не взял сразу правый и левый? Ног у Добрыни вроде полный комплект. Зачем ему один Венькин кед мог понадобиться? И для чего он второй Веньке оставил? Может, это и не домовой вовсе? А кто тогда?

Странно всё это, очень странно.

Венька облазил всю горницу. Заглянул под стол. Отодвинул лавку. Потыкал под печку кочергой.

- Ну, всю пыль животом собрал? – весело спросила вернувшаяся с полными вёдрами Серафима Ферапонтовна, - Умывайся давай, причёсывайся, туда-сюда, скоро завтрак завтракать будем!

Напевая и пританцовывая, она легко опустила вёдра на лавку, подкинула в печку берёзовой коры и поленьев, чиркнула спичкой, разожгла весёлый трескучий огонь.

- Трудись-трудись, топись-топись, варись-варись, - приговаривала бабушка Серафима, между делом подливая воду в большой пузатый самовар, доставая с полки сахар и муку, гремя горшками и ухватами.

«Интересно, кто она у нас сегодня? – Венька задумчиво вглядывался в Серафимино лицо и платье, прислушивался к её песням и ласковому, беззлобному ворчанию, - Вроде бы Фима. Вон, и воды принесла, и дров, видать, уже с утра наколола. Но уж больно на Симу похожа. Не отличить».

Платье на Серафиме было нежно-голубого цвета, в мелкий бордовый цветочек. Сверху платья – давешний жёлтый фартук с вышитым красным петухом. Только на этот раз фартук был выстиран, выглажен, и петух с него смотрел гордо и даже слегка нагловато.

«То ли Сима, - глубокомысленно размышлял, елозя во рту зубной щёткой, Венька, - То ли Фима. То ли Фима, то ли Сима».

Не придя ни к какому выводу по поводу личности хозяйки избушки, Венька вытер полотенцем умытое лицо, вытянул из-под лавки правый кед и вышел с ним на воздух, на крыльцо.

- Красота! – вздохнул Венька, обведя счастливым взглядом утренний, весь в росе, сад, и с силой зашвырнул правый кед куда подальше, в сторону яблони.

Оно и правда, зачем ему один кед нужен-то, когда ног у него всё-таки целых две.

- Спасибочки! – колокольчиком прозвенело оттуда, куда Венькин кед прилетел, а прилетел он прямо в яблоню, в тёмную глубину её кроны, - Вот так уважил! Вот так угодил! Век тебе этого не забуду!

Что такое? Яблоня разговаривает! Ну, дела…

Глава 14. Груша на яблоне.

Мелкими осторожными шажками Венька приблизился к дереву. Всмотрелся в спутанные сучковатые ветки, запылённую тёмно-зелёную листву. Сквозь листья, почему-то густо вымазанные в прилипшей к ним рыбьей чешуе, кое-где просвечивали небольшие краснобокие яблоки. Чешуя блестела на коре, тихо хлюпала и похрустывала под ногами.

- Эй! – тихо позвал Венька.

- Чего тебе? – пропел всё тот же колокольчик, - Всё равно не отдам! Что с возу упало, то всё моё! И не проси!

- Это вы про кед, что ли? – догадался Венька, - Да берите себе на здоровье! Я его всё равно выбросил. Мне он не нужен.