Мария Анисимова - Рюма в стране ирокезов

Нюрка видела, как хорошо одетые взрослые люди, качнув фаэтон, утопали в мягком сиденье экипажа. Видела, как памятник на козлах чуть шевелил вожжами. Лошади вскидывали головы, дружно цокая коваными копытами, высекая искры из булыжника, легко и весело мчали экипаж по улице. Вот бы ей! Хоть бы разочек!

В парке Нюрка успела увидеть только огни и цветы. Огромные матовые шары над головой. Матовые, огненные шары вдоль бесконечных аллей, как связки сверкающих бус. И всюду цветы. Мелкие и густые, как ковер, и крупные, яркие, всюду: просто в земле, в каменных вазах, за широкими окнами стеклянных домиков-оранжерей.

Потом подошли к высокому дощатому зеленому забору.

Ребята ныряли в калитку, а Соломон и тетенька с красной повязкой на рукаве их громко пересчитывали:

— Восемнадцать… Тридцать четыре… Шестьдесят два… Девяносто шесть…

За зеленым забором ничего интересного не было. Просто много самых обыкновенных деревянных скамеек, вкопанных в землю, и высокая квадратная белая стена с широкой черной каймой. И стоило из-за этого в город идти! Такое можно и на даче построить. А кричали: «кино!», «кино!». Говорили, какие-то живые картинки будут показывать, а тут никаких картинок не видно.

— Рюма, иди ко мне! — позвала Клава. — Ты ж читать не умеешь?

Нюрка отрицательно кивнула головой и прижалась к теплому Клавиному боку.

Вот еще — читать нужно. А нигде ничего не написано.

В калитку толпой валил народ. Тетенька с красной повязкой рвала бумажные билетики, а люди поспешно занимали места на скамьях. Вокруг о чем-то говорили, чему-то смеялись. Шум, как на базаре.

— Это и все? — спросила Нюрка.

— Как все? — не поняла Клава.

— Ну, это самое кино и есть?

Клава расхохоталась:

— Да нет, глупышка, кино еще не начиналось. Вот потушат свет…

И будто по Клавиному приказу свет потух. Нюрка от неожиданности моргнула. Там, где была белая стена, забегали, как живые, огненные слова.

— Тарзан из племени обезьян, — над самым Нюркиным ухом сказала Клава.

И вокруг, на скамьях, кто тихо, кто громко заговорили:

— Тарзан… Тарзан из племени обезьян…

— Чего это? — не поняла Нюрка.

— Это картина так называется.

А потом будто колдун распахнул большущее окно в черной стене, и Нюрка увидела город. Он не был похож на тот, по которому Нюрка только что проходила. Дома были высокие, некрасивые, улицы узкие. Город стоял на берегу широкой реки.

— Лондон, — донесся из темноты Клавин голос.

— Чего это?

— Город так называется, Лондон. Да ты не перебивай, а то я читать не успею.

А там, за окном, ходили по незнакомому городу люди, бегали мальчишки, копались в мусоре на рынке собаки, плыли по реке лодки. Но все это было как во сне. Люди двигали руками, закрывали и раскрывали рты, а ничего не было слышно. Будто люди эти далеко-далеко, и звук их голосов не доходил до Нюрки. Только музыка. Звучала тихая нежная музыка.

Потом Нюрка увидела церковь. Распахнулись тяжелые двери, и вышли жених и невеста. Нюрка сразу догадалась, что это свадьба: на невесте ж фата. А у жениха, на пиджачке, большой белый цветок. Только пиджачок у него чудной: спереди совсем короткий, а сзади два хвостика болтаются. Нюрка хотела спросить у Клавы про пиджачок и забыла, потому что молодые и еще много людей сели в фаэтоны и поехали к морю, и сели в большую лодку.

— Яхта.

Ага, это Клава говорит, что такая лодка яхтой называется. А Нюрке кажется, что это и не Клава вовсе, а добрый колдун показывает ей сказку и рассказывает, чтоб она все-все поняла.

Дул ветер. Пузырились паруса яхты. Белый корабль, как птица, летел по морю. И Нюрка вдруг испуганно вскрикнула.

Вокруг засмеялись. Клава толкнула Нюрку локтем под бок — не кричи, мол. А как не крикнешь, если прибежали страшные матросы с ножами, ружьями и длинными револьверами и напали на молодых. Они связали жениха и хотели утопить. Но утопили только капитана, а жениха с невестой высадили на берег и уплыли. И оказывается, матросы вовсе не матросы, а бандиты, только называются не по-нашему — пираты.

Потом молодой, тот, что был в пиджачке с хвостиками, строил избу. На нем уже не было пиджачка, а была рваная рубаха. Потом в избе появился маленький. Потом страшные злые обезьяны загрызли отца с матерью, а ребетенка украли.

Потом зажегся свет. Вместо чудесного окна в незнакомый мир оказалась скучная белая стена с черной каймой. И все пошли домой.

Нюрка шла по ночному городу, и у нее сильно билось сердчишко. Женьку ведь тоже обезьяны могут унести. Ведь на даче лес. Нюрка спросила:

— Клав, а у нас есть обезьяны?

— Есть. В клетках. В зоопарке.

Ну вот, и обезьяны есть. Они ж из клеток-то могут выскочить. Там, конечно, Фома с ружьем. Только что он может сделать, если обезьян много? А ружье у него и не стреляет. Так только, для страху носит.

Нюрка, сама не замечая, шла все быстрей и быстрей. Она шла с «индейцами». Потом прошли синагогу, дорога стала знакомой, и Нюрка побежала.

Утро было обыкновенным, погожим летним утром. Ничто не предвещало тревоги. На даче давно уже позавтракали и разбрелись по своим делам.

Конечно же, за завтраком обсуждали вчерашнее кино. Нюрка, как настоящая нянька, ела с малышом на коленях. Когда дело дошло до последних кадров серии, до похищения младенца обезьянами, она прижала к себе Женьку, чмокнула во влажный носишко.

— Зверюги! — сказала Нюрка. — Сожрать такую крохотку.

И Женька, который не ходил в «Солей» и не видел «Тарзана», все-все понял. Главное он понял, что Нюрка его никому и ни за что не отдаст. Это было очень приятно, и он первый раз в жизни сложил губы в улыбку.

— Звонок, смотри! Смотри! Смеется!

Не только Звонок, бросили ложки все. Все сгрудились вокруг Нюрки и Женьки. Никто же не видел, как первый раз смеется человек.

Пацаны начали агукать, делали «козу-дерезу». Они хотели вызвать улыбку на детском личике. А Женька не понял их добрых намерений. Он даже испугался такого внимания к своей особе, сморщил нос и заплакал.

И тогда Нюрка произнесла роковую фразу. Она загородила руками Женьку и зло сказала:

— Уходите вы… обезьяны!

От малыша отступились. Девчонки, те ничего, а пацаны обиделись.

— Дура ты, Рюма, вот что! — обругал Нюрку Лешка Пузан.

А Вовка Спирин расхохотался:

— Пацаны! А ведь она думает, что Тарзана обезьяны съели!

Девчата опять ничего, а мальчишки смеялись от души. Просто девчонки не знали, что будет во второй серии, а пацанам разносчики рассказали.

Разносчики — это нужный народ. В город присылали только один комплект кинокартины, а театров два. Зимой «Арс» начинал демонстрацию на полчаса позже, летом — «Солей». У будок киномехаников того и другого театра всегда вертится около десятка мальчишек. Открутили, скажем, в «Солее» первую часть картины. Хватают двое мальчишек железную коробку с лентой, просовывают палку в ручки и бегом тащат в «Арс». За труд разносчики пользуются льготами: получают бесплатные контрамарки, читают проспекты картин. Вообще-то разносчики перед городскими мальчишками важничают, но детдомовских побаиваются. От них-то и узнали ребята, что обезьяны младенца не съели.