Мария Анисимова - Рюма в стране ирокезов

— Вот так бы и давно, — улыбается Лешка. — Вот и познакомились. А я Орлиный Глаз.

— К… как? — заикается Жорка.

— Орлиный Глаз, племя команчей, род Бизонов.

— Ты… Ты оттуда?

Лешка кивает головой. Вопрос ему понятен. «Оттуда» значит из Северо-Американских прерий.

— Давай руку.

Жорка хватается за «якорь спасения», и оба они вылезают на берег посиневшие от воды, с пупырышками на теле. Садятся рядом на солнцепеке.

— Понимаешь, — доверительно сообщает новому знакомому Лешка, — у нас тут Сын Большого Вождя живет. — Лешка тычет пальцем в сторону дачи. Жорка смотрит в сумерки лесной чащи. В его воображении встает бронзоволицый юноша в головном уборе из орлиных перьев. В руках копье. За спиной лук. На поясе бахрома вражеских скальпов. На гибкий стан накинута пятнистая шкура ягуара.

Жорка шепчет:

— Сын Большого Вождя…

— Угу, — кивает головой Лешка. — Он, понимаешь, совсем еще крохотный. Ему сахар нужно, и еще печенье, и еще…

Но тут список необходимого обрывается. Просто Лешка не знает, что едят младенцы. Зато он вспоминает другое и бодро заканчивает:

— И еще погремушку.

А потом бронзовый индеец в синих трусах и новый данник в коричневых вельветовых брючках и белой батистовой безрукавке идут в город. Они выходят на главную улицу и скрываются за железной калиткой в кирпичном заборе. Они входят на широкий двор, мощенный каменными плитами, поднимаются на террасу и встречают полную красивую даму в широком белом платье.

— Мама, знакомься, пожалуйста, — кивает Жорка на своего спутника. — Это индеец. Его зовут Орлиный Глаз. Он близкий родственник Сына Большого Вождя.

Жоркина мама округляет глаза:

— Как это — индеец?

— Очень просто — из Северной Америки.

Женщина всплескивает руками:

— Скажите, пожалуйста, — из Америки! Вы говорите по-английски?

«Индеец» скрестил на бронзовой груди руки и выдавил:

— Не. Не умею.

Женщина внимательно оглядывает гостя. Эта революция смешала все понятия. В их дом пожаловал краснокожий из другой части света. Говорят, в Москве даже негры появились. Совершенно черные негры. Индейцы — это цветные. Их не принято приглашать в дом. Дама спрашивает:

— Простите, как вас зовут?

— Леш… Орлиный Глаз.

— Пойдемте на кухню, Орлиный Глаз.

Вечером Орлиный Глаз вышел за железную калитку с туго набитым животом. В руках у него был сверток для Сына Большого Вождя. Во всю «индейскую» рожицу расплылась улыбка довольства.

Вскоре после переезда на дачу Нюрка первый раз попала в кино. Прибежал вездесущий и всеведающий Алешка Пузан и закричал:

— Пацаны! Девчата! Айда домой! В киношку пойдем! Соломон ведет!

Для городской детворы сходить в кино просто: купил билет и иди. А для детдомовцев это — событие. Во-первых, не так просто выкроить необходимые средства из куцого бюджета. Во-вторых, хлопотно — ведь не поведешь ребят, а особенно девчонок в город в трусиках.

Когда дача опустела, Нюрке взгрустнулось. Вот ушли, а ее бросили, никому-то она не нужна. Даже чуть-чуь в глазах защипало. Но проснулся Женька, и плакать стало некогда: и пеленки сменить нужно, и накормить малыша.

Сын Большого Вождя опорожнил рожок с молоком и принялся агукать, пузыри ртом делать. Нюрка присела у его постельки и, подшибив рукой щеку, пригорюнилась.

Вихрем влетела Шурка-Звонок:

— Улепетывай, Рюма, быстро! В кино пойдешь!

Нюрку сладко кольнуло в сердце — вспомнили, не забыли. Стараясь не показать свою радость, кивнула на Женьку:

— Куда ж я от него, от ребенка-то?

— А я? А я на что? — затараторила Шурка. — Соломон сказал: беги, Звонок, и пусть Нюрка обязательно идет. Она, говорит, сроду в кине не была. Мы, говорит, тебе отдельно билет купим.

Нюрка поправила у малыша подушку, подвернула одеяльце, и не спеша поднялась — боялась, вот-вот скажет Звонок: «Это я пошутила. Никто тебя в кино не возьмет». Но Шурка торопила:

— Ты живей поворачивайся, а то от Клеопатры попадет. Тебе ж платье подбирать нужно.

У Клеопатры Христофоровны очередь: малышня одежду получает. В вестибюле второго этажа — мастерская по мелкому ремонту. Мальчишки утюги таскают. Утюгов пять, тяжелых, брызжущих искрами. Старшие девчонки гладят, остальные пришивают пуговки, петельки обметывают, штопают, зашивают прорехи. Старшие мальчишки отобрали один утюг и, уединившись в клубе, отглаживают складки на брюках.

Ну, кажется, всё? Все одеты. До начала сеанса час. Из канцелярии вышел заведующий.

— Марш, Соломоны, в город! В «Солей».

Строем, попарно, ребята ходить не любят — очень уж по-приютски получается. Идут свободно, группами. Как всегда, впереди «индейцы». Сегодня они без боевой татуировки, в белых рубашках-«апаш», в синих трусах и, конечно, босиком. Красивые, плотные, загорелые пацаны. Потом — табунчиками девчонки помладше. Сзади всех заведующий, Евгений Григорьевич, Вадим Карпович и старшие ребята и девушки.

Очень нарядное платье досталось Нюрке: по белому полю синие крупные кольца. Оно без рукавов, с отложным воротничком и пышной короткой юбкой. Вот только короткое. Нюрка немножко горбится — непривычно с голыми коленками бегать.

Но вот взобрались на гору, прошли совпартшколу, и Нюрка забывает, что платье короткое. Некогда ей о себе думать. Успевай только ресницами хлопать. Бульвар. Роскошные каштаны, липы, акации и между, ними две желтые аккуратные аллеи с чугунными скамейками. Бесконечная широкая Красная улица. Сказочный дом с ажурным балконом.

— Тут губернатор жил, — сообщает Лешка Пузан.

— А кто это?

— Генерал был. Над всей губерней старший.

Но задерживаться некогда:

— Это Чека! Это почта! Это «Солей»! А это парк!

«Индейцы» с визгом прорываются в ворота.

Нюрка ошеломлена. Сроду она не видела таких больших домов, таких красивых телег — их фаэтонами называют — с фонарями, резиновыми шинами и так ярко одетых извозчиков. Подумаешь — барин, а это — извозчик. Рубахи на них разные: кумачовые, кубовые, желтые, но обязательно яркие и с широкими рукавами. На каждом плисовая жилетка, да такая, чтоб цветом с рубашкой не сходилась: если рубашка красная, так жилетка синяя либо желтая, а к желтой рубашке красная жилетка надета. Потом штаны. Широкие, стеганные на вате, тоже плисовые, штаны. В таких штанах извозчик кажется громоздким, будто не живой человек на козлах сидит, а памятник. И самое главное: медаль и фуражка. Фуражка с черным лаковым козырьком, высоким околышем, обшитым серебряным галуном, и все это сооружение увенчано четырехугольной бархатной тульей и тоже отличного от рубашки и жилета цвета. И медаль на груди. Большая, начищенная, будто маленькое солнышко, сверкает на груди извозчика бронзовая медаль с номером.