Мария Анисимова - Рюма в стране ирокезов

«Совет двенадцати» — это что-то вроде театрального художественного совета. Это ведущие детдомовские актеры: Колька Дрозд, Васька Дронов, Генка Мазур, Маня Чепурная. Это сам дядя Шпон. Это художник Володька Герцог. Это костюмеры, осветители и пиротехники.

Евгений Григорьевич собрал «совет двенадцати» в канцелярии. Он тщательно проверил запор у двери, потряс книгой и сказал:

— Ша! Ни-ни!

Он приложил палец к губам, и ребята ответили:

— Ша! Ни-ни!

Он прочел «Гайавату» вслух, и Колька Дрозд возмутился:

— Ну, что это, Евгений Григорьевич! Духи… пророки… владыки… У нас своих попов да богов девать некуда!

Ненасытный Генка Мазур выразил свою претензию:

— В «Золотой табакерке» обед был. А тут и пошамать ничего не придумаешь!

— Постойте, ребята, — перебил критиков дядя Шпон. — А как сам Гайавата?

— Гайавата? Фартовый парень! — откликнулся Васька Дронов.

— Брось ты, Дрон, блатные словечки, накинулся на товарища Костя. — Гайавата — это ж богатырь! Смелый человечище! Представляете: два племени. В одном справедливый Гайавата. В другом…

Но «ша!», как говорят в детдоме. Тайна есть тайна.

На следующий день в маленькой комнатке Евгения Григорьевича склонились над столом местные писатели — стряпали сюжет пьесы. Тут же у окошка примостился с тетрадкой поэт Тихон Слепушкин. Да, да! Тот самый, что подписывается под стихами: мелко-мелко «сле», а потом крупно: «Пушкин». Он дополняет Бунина — облекает сюжет пьесы в поэтические одежды.

Девчонки пришивают к театральным матросским штанам индейскую бахрому из шпагата. За дверью канцелярии крупный разговор:

— Вы уж запретите, товарищ заведующий. У всех гусей крылья и хвосты ну начисто общипали.

— Может, это не наши? — пытается вывернуться Соломон.

— Ваши, ваши! — уверяет жалобщик. — Кому ж еще в синих трусах по улицам шлёндрать?

Левка Амба украшает резьбой томагавк.

Клавка пожаловалась Соломону, что из библиотеки всего Майн Рида растащили.

В Сипягиной роще строится вигвам.

«Индейская» эпоха началась.

Итак, Сипягина дача служила ареной коварных набегов и жестоких битв. Здесь проходили мрачные Советы Вождей с обязательным священным костром и традиционной Трубкой Мира.

Кстати, о трубке мира. Это вместительная трубка с полуметровым ореховым чубуком. Местный скульптор, он же искусный резчик по дереву, Левка Ведерников, иначе — Левка Амба, две недели вырезал ее из кизилового корневища. Трубка вышла на славу. Она изображала грозного крючконосого Духа Прерий. У духа тонкие злые губы, а из-под нависших бровей устрашающе смотрели два разных по цвету глаза: один — карий, а второй — черный, с ярким зеленым ободком.

Добыча глаз — эпопея.

В городе, на Барятинской улице, жила семья Зеленских. У них собственный магазин: «Книги, бумага и письменные принадлежности». В общем-то буржуйская семья, нэпмачи. У Зеленских была пятилетняя девочка Элла, у Эллы — плюшевый Мишка, а у плюшевого Мишки — два чудесных коричневых глаза, так необходимых для Трубки Мира.

Отнять у Эллы Мишку, выдрать у Мишки глаза было бы плевым делом, если бы не Рэкс. Огромный, добродушный на вид, серый Рэкс с темным ремнем вдоль хребта. В характере пса — врожденное недоверие к детдомовским пацанам. Ближе пяти шагов он их к Элле не подпускал: видимо, знал, что мальчишки охотятся за Мишкой.

Элла — непоседливый ребенок. Она играла у себя во дворе и на улице, уходила в городской парк и забиралась в самую гущу деревьев. Казалось бы, ничего не стоило похитить драгоценные глаза Мишки, но… Рэкс. Четвероногая нянька не отставала от девчонки ни на шаг. Элла бросала Мишку и гналась за бабочкой, а Рэкс хватал игрушку и догонял маленькую хозяйку.

Целую неделю охотились «индейцы» за плюшевым Мишкой и безрезультатно. Вот заигралась Элла, Мишка отброшен в сторону, пес сонно зевает и лениво отмахивается хвостом от надоедливых мух. Юные ирокезы и команчи ползут в густой траве. Ползут со всех сторон. Вожделенная добыча рядом: стоит только протянуть руку, и Мишка похищен. Но Рэкс настороже. Он поднимается, грозно рычит, у него дыбится шерсть на загривке, и бесстрашные «индейцы» ретируются.

Пришлось идти на сделку.

Брат Эллы — Павлик — учился в третьем «б». Пацаны его знали. Они обратились к Павлику с деловым предложением:

— Слышь, Пашка! Нам нужны мишкины глаза.

— Зачем?

— Какое твое дело? Махнем?

— На что?

— На альчики.

Да разве найдется в городе мальчишка, который отказался бы от альчиков!

— Сколько? — прищурился Павлик.

Ребята проверили карманы.

— Десять.

Десять альчиков за два стеклянных глаза ненужного Павлу Мишки — цена стоящая. Пашка направился к синему плюшевому Мишке и вернулся.

«Приютским нужны эти стекляшки? Значит, они уже не стекляшки, а товар. Они сами предлагают десять альчиков. Почему не поторговаться?» Павел вернулся:

— Мало.

— Мало? Десять альчиков мало? Да ты что? — Лешка Пузан выразительно повертел пальцем у лба.

— Мало, — холодно повторил Зеленский-младший.

Ребята обозлились.

— Ах ты, нэпмач несчастный! Ах ты, Исусик! Ах ты, скряга! Хочешь, мы тебе сейчас навешаем? Хочешь?

— Рэкс!

И пес покорно остановился у ног хозяина. Да! С Рэксом не поспоришь.

— Ладно. Сколько?

— Двадцать.

— Так у нас только десять.

— Получайте один глаз. Завтра принесете еще десять и получите второй.

— У-у! Жадоба!

Пузан пошел на жертву. Пузан достал из кармана «битку». Красную, хитро подпиленную, просверленную и залитую свинцом битку. Такая битка — целое состояние. Она никогда не ляжет в дешевенькие «бук» или «шпон», она становится только на бока «чик» или «реза». В умелых руках она становится только на «резу». За такую битку и двадцать альчиков не жалко.

— Бери, Пашка, — вздохнул Лешка, — и давай оба глаза.

Лешка знал цену своей битке, но Левке для Трубки Мира нужны глаза. Лешка жертвовал биткой.

Павел взял альчики, взял битку, вырвал у Мишки глаз и отдал Лешке. Пузан дрожал от нетерпения. Коричневая, выпуклая стекляшка на тонкой иголочке лежала в его ладони. Сегодня же она будет вставлена в одну из орбит Духа Прерий.

— Ну, скорей же, Пашка! Скорей!

— Что — скорей?

— Другой!

— Другого не будет.

— Как не будет? Почему не будет? Мы ж договорились?

Ребята сжимали кулаки. Ребята наступали на Пашку. Но ощетинился Рэкс, и переговоры опять потекли по мирному, коммерческому руслу.

— Я раздумал, — заявил наследник фирмы «Зеленский и сыновья». — Десять альчиков и одна битка за глаз.

— Так у нас же нет больше!

— Принесете завтра.

Пацаны отошли и посовещались. Никто нигде в городе не видел такого Мишку, с такими глазами. Этот буржуйчик, конечно, поступил нечестно, но выхода нет. Пусть получает еще десять альчиков и битку — зимой они с ним посчитаются: в школе Рэкса не будет.