Владимир Добряков - Взлетная полоса

А утром, пока я собирался в школу и, нарочно не соблюдая тишины, топал в ботинках по комнате, шуршал бумагой и щелкал замками портфеля, Валера лежал на своей тахте лицом к стенке, не двигаясь. Я так и не понял, притворялся он или на самом деле крепко опал. Может, все-таки спал? Где-то, видно, в гостях засиделся или в ресторане. В комнате стоял чуть уловимый запах вина. На стуле косо висел его серый пиджак от нового костюма, и на нем, брошенный небрежно, Галин подарок отцу — галстук с красным и голубым отливом.

«Но ведь могли и вместе с Галей пойти?» — подумал я.

Ответ на этот вопрос я получил в тот же день. Придя из школы и еще не сняв куртку, заметил в передней, возле тумбочки, на которой стоял наш серый телефонный аппарат, беспорядочные петли длинного зеленого шнура. Шнур оказался «при деле»: один конец его Валера прирастил к телефонному аппарату, другой прятался в круглой, коробочке на стене. Столько лет телефон стоял в передней, все были довольны, а тут… Ясно, у брата появились секреты.

Самого Валеры и на этот раз не оказалось. Лишь записка, написанная его рукой и похожая на военный рапорт, лежала на столе: «Борь, если мне позвонят, ответь, что домой прибуду в 19.00».

Я сидел в своей комнате за уроками, и телефонный аппарат стоял тут же, под рукой. Про себя я уже не раз похвалил брата за выдумку. Чего спорить, удобно: теперь можно вести разговор из любой точки квартиры. Не надо срываться и бежать в переднюю. Мне даже захотелось, чтобы кто-нибудь непременно позвонил нам. Я бы не спеша поднял трубку, а все равно получилось бы очень быстро. Но пока учил историю и решал задачки, никто не звонил.

Звонок раздался в половине пятого. И хотя трубку взял без промедления, успел подумать, что это, наверно, и есть тот звонок, о котором предупреждал Валера в «военном послании».

— Слушаю. Кто говорит?

— Бориска! Это ты?.. Как хорошо, что застала… Здравствуй!

Я ужасно обрадовался.

— Привет, Галя! А Валеры дома нет. В семь часов придет. Так и написал в записке: если позвонят, то скажи, что прибуду в девятнадцать ноль-ноль.

— Кто позвонит? — тихо, словно из другого города, спросила Галя.

— Как кто? Разве не ты? Вечером с Валерой разве не ты была? Я думал, что вместе ходили в ресторан или в гости…

— Я не ходила, — покорно, как вызванная к доске ученица, проговорила Галя и тут нее встрепенулась, переменила тон: — Что это мы — о нем да о нем. Вовсе не Валерию звонила — хотела узнать, какие у тебя новости, как живешь.

— Нормально живу. Скоро в комсомол будут принимать. Троек пока нет…

— А что с Надей? Написала тебе?

Я отвечал на Галины вопросы, она еще о чем-то спрашивала, но я чувствовал: вопросы задает больше из вежливости, сама же думает о другом. Так и было — вдруг оборвала разговор и сказала, что из прежнего высотного общежития их переводят в новое, по улице Кирова, дом десять. А жить будет в двадцать второй комнате. И телефон будет другой.

— Запиши на всякий случай, — предложила Галя, и я под диктовку вывел на листке номер телефона и адрес нового общежития. — Раисе Ильиничне привет передай, — заканчивая разговор, сказала Галя. — И отцу. Обязательно.

— А Валере? — затаенно спросил я.

— Как хочешь… Впрочем, можешь и ему передать. Бориска, будут какие новости — звони. Тебе-то всегда рада. Салют!

«Необязательный» Галин привет я в тот же вечер передал Валере. И положил перед ним листочек с адресом и телефоном.

Листок Валера рассматривал долго, будто хотел навсегда запомнить то, что там было написано. Потом свернул его вдвое и спрятал в записную книжку.

— Больше никто не звонил?

— А кто еще должен звонить? — задал я Галин вопрос.

— Мало ли кто, — машинально ответил Валера. — Друзья могли, междугородная… — И тут же строго посмотрел на меня. — Президент Франции собирался звонить! Ты, старина, что-то стал не в меру любопытен. Давай сразу договоримся, чтобы не было потом недоразумений: совать свой нос в мои дела ты не должен. Понятно? А то и прищемить могу. Не обижайся.

Но я обиделся. Разговаривает со мной, будто я враг ему. Что ж, если не желает, могу и не вмешиваться.

И верно: ни в этот, ни на другой день я даже имени Гали не произнес. Зато рассказал о ней в письме к Наде. Сделать это мне было просто необходимо. Обиду и боль Гали я ощущал, как свою собственную. Ведь звонила она не для того, чтобы узнать о моих новостях, — о Валере беспокоилась. Что случилось с ним? Еще недавно писал ей хорошие письма, сфотографировались на одной карточке, дорогой телескоп подарил, и как-то уже само собой считалось, что они жених и невеста. А теперь избегает ее, злится. Почему?

«Не понимаю, — писал я Наде, — как можно обижать человека, которого еще вчера любил. И какого человека! Галю — прекрасную, добрую, сердечную. Лучшую работницу фабрики и отважную парашютистку, в общем, Человека с большой буквы. Неужели вместо любви, если она кончается, должна прийти жестокость? Значит, не случайна поговорка: от любви до ненависти один шаг? Конечно, я мало знаю жизнь, но мне кажется невозможным, чтобы я вдруг пожелал тебе чего-то плохого или причинил боль. А может, брат по-настоящему не любил Галю? Как все сложно в человеческих отношениях. И непонятно. Я, например, сижу за партой с красивой девочкой, многие ребята вздыхают по ней, а я хоть бы что, равнодушен…»

Теперь, особенно по вечерам, дома у нас поселилась тревожная и тягостная тишина, лишь временами нарушаемая шумом телевизора. Валера и родителям запретил вмешиваться в его личные дела, и никаких разговоров о Гале больше не велось.

Отец (и всегда-то не очень разговорчивый) за последнюю неделю только дважды обратился при мне к Валере. Первый раз — в защиту моего здоровья. Сказал, чтобы Валера в комнате не курил.

— Борис, слава богу, этим у нас не балуется, значит, и приучать его к табачной отраве нечего.

— На лестницу, что ли, каждый раз выходить! — Валера повел нахмуренным взглядом в сторону отца. — Что-то не слышал о таком.

— Если не можешь бросить, значит, будешь выходить. — Твердый и спокойный голос отца как бы исключал всякую попытку продолжать бесполезный спор. — Сидеть Борису в прокуренной комнате и травиться никотином я не позволю.

— Порядочки! — проворчал брат. — Домой, называется, попал!

А второй раз дело было так. Собираясь куда-то уходить, Валера приоткрыл дверь из передней.

— Маман, можно на секундочку?

Отец, понявший, чего он хочет, уменьшил звук телевизора и пальцем поманил Валеру, продолжавшего стоять на пороге в своей нейлоновой куртке с косыми «молниями» карманов:

— Сынок, а тебя на секундочку можно?

Валера насторожился, но решил все обернуть в шутку: парадным шагом подошел к отцу, вскинул ладонь.