Большое сочинение про бабушку

***

— Бабушка, это не подходит, — говорю я, вспомнив, что мне же еще сочинение писать. — Я не могу писать про печку и домовых. Мне надо про тебя.

— Ой, ну про меня совсем неинтересно, — отнекивается бабушка, переключая духовку на конвекцию. — У меня медалей нет, родилась я уже после Великой Отечественной войны, подвигов не совершала, утопающих не спасала. И вообще — мне некогда.

Бабушка снимает фартук. Это я шила бабушке фартук на уроке труда. Мы всем классом шили. 26 одинаковых фартуков. Мы их украсить решили, каждый как захочет. Чтобы, если бабушки вдруг соберутся все вместе, они свои фартуки не перепутали. Артем купил бабушке для фартука наклейку с гоночной машиной. Иришка пришила вместо кармана красивый носовой платок со своей любимой ведьмочкой из мультика. А мы с бабушкой решили сделать красивую вышивку, да все времени не было. Может, пока пироги пекутся, начнем вышивать? Я бегу за нитками, иголкой и бабушкиными очками, и мы выбираем узор. Я-то хочу вышивать картину с подсолнухами или щеночка, но бабушка предлагает какие-то крестики и ромбики. И пока мы вышиваем, бабушка мне вот что рассказывает:

Про волшебные знаки

Конечно, нарядов столько, сколько у тебя сейчас, у меня не было. В магазинах тогда одежду почти не продавали. За ней нужно было в город ехать, а он далеко. Покупали в магазине ткань и дома шили одежду. Каждая женщина могла на свою семью вещей нашить. Моя мама Катя была очень строгая, даже суровая. Она модных платьев не шила, только ниже колен и темные. Да и не продавали в магазине после войны другой ткани. Тогда даже краски цветной не было, одна черная. И в школе все парты — черного цвета. Когда я в средние классы перешла, парты покрасили коричневым. Мы время цветом мерили: “Это случилось, когда парты еще черными были”, — говорили. Значит, немного еще времени с войны прошло, краска не облупилась.

Папа маме говорил:

— Что ты ее, как старуху, одеваешь, покороче немного платье сделай!

Но у мамы всегда ответ готов:

— Не одежда красит человека — добрые дела.

Она была строгих порядков. Смеялась редко. Обнимала нас тоже редко, если только что заболит. А вот петь любила. И какие она вязала красивые кружевные воротники! Платье сразу становилось не такое кошмарное, как тебе кажется. Ты бы сейчас что стала делать, если бы мама заставила тебя носить то, что тебе совсем не нравится? Ага, не надела бы! А ничего другого-то нет. Совсем нет. Не пойдешь же в школу в одних чулках. Колготок-то тогда тоже не было.

Нет, ты можешь, конечно, сама наряд смастерить. Раньше ведь сами ткань делали. Только времени понадобится на это месяцев девять. И двадцати новым делам надо выучиться, чтобы появилось у тебя новое платье. Во-первых, нужно посеять лен. Это тебе не лук зеленый на окошке проращивать — огромное поле. Когда взойдет — полоть ходили. Да не как попало, а сидя на половичках, чтобы стебельки не поломать. Вызрел — выдергивать из земли, колоколки с семенами убирать и на речке мочить. Недели на две в воду складывали, камнями придавливали. Самое противное потом стебли из реки доставать. Скользкие, вонючие, но зато мягкие. Без этого никакая ткань не получится. После лен сушили и мяли. Мы бегали бросать его на дорогу, где телеги и машины часто ездят, он и помнется под колесами. Помяли — время трепать, а потом чесать щетями из свиной щетинки. Пока рассказывала — устала, а делать это и вовсе было не просто. Мама говорила: “Лен с ленью не ходит”. Чесаный лен похож на шерсть. Вот его и пряли, нитки делали. Помнишь, “три девицы под окном пряли поздно вечерком”? У нас дома такая прялка тоже была. А еще была с колесом и большой педалью — прялка-самопрялка. Но это только так называлось, что она сама пряла. Нитку-то руками надо было сучить, а колесо ногой крутить. Нитки стирали, сушили. Ну вот, после этого и ткать можно, как раз зима пришла. Я очень любила, когда папка в комнате станок ткацкий устанавливал. Лен мне самой ткать не пришлось, мала была, а вот половики из старых, нарезанных ленточками тряпочек я вязала. Те, что на даче сейчас лежат. Станок наш потом в школьный музей отдали. Я как пыль из половика вытрясаю, так и слышу: “тр-р” — это челнок ныряет между нитками основы, как уточка в волнах… Пока мама ткала, папка в это время доставал сапожный ящик, в котором нитки, шило, иголки, вар, привязывал нитку к двери, разматывал ее до другого конца комнаты, обводил ножку стула, снова к ручке дверной — и так несколько раз, чтобы нитка получилась толстая, затем начинал варом по белой нитке ездить — смолить. Нитка становилась черной, крепкой дратвой. Ею валенки и сапоги подшивали. Да и сандалии наши тоже.

Как мне обратно в те времена хоть на маленько хочется. Я засыпаю и думаю, вот бы приснилось, как мы в деревне все вместе дома. Огонь в печи, окна почти до верха в морозных узорах. От ящика сапожного пахнет чем-то ремесленным, деревянным. Набелки стучат: “тук-тук, тук-тук”. От пряжи — запах живого и теплого. Ты-то, вот интересно, что в старости вспоминать будешь? Внучке своей для сочинения рассказывать?

Девочек с пяти лет этому обучали. Такая, как ты, раньше сама могла себе платье вырастить. А какая крепкая эта ткань получалась! У меня до сих пор сохранилось полотенце, что вручную сделано, от зернышка до вышивки.

Как-то нам пришло письмо. Это писал папин брат — дядя Адольф. Но мы его звали дядя Толя. Он выслал фотографию своей семьи. На ней две его дочки в нарядных-нарядных платьях. Я тайком взяла эту фотографию себе под подушку и ночью тихо плакала, так мне хотелось стать такой же красивой. Хотя ты бы сейчас такое платье тоже не захотела носить. Но, с другой стороны, если бы кто-нибудь в то время появился на улице в такой короткой юбке, как сейчас носят, или в джинсах, из которых трусы торчат, или в блузке, до лифчика расстегнутой, такую обсмеяли бы так, что на месте со стыда сгореть. Ведь тогда не знали, что такое модно — не модно, как оно есть, так и говорили. Юбки короткие, вырезы большие — это ведь сразу понятно, что означает — девушка внимание привлечь пытается, а сделать это нечем, кроме того, что под одеждой. Выставила титьки, значит, хочет, чтобы за них ее схватили. Похватать-то такую могли, а вот влюбиться, замуж взять — редко кто рисковал. Украшали мы себя другими способами, не разрезами. Мама говорила: “Чем умнее, тем скромнее”. Головой и руками работать учились, мастерством гордились.

Однажды, когда родители были на работе, а братья на улице играли, я решила смастерить себе наряд. И открыла сундук. Шифоньеров и шкафов-купе тоже не было, а были большие деревянные сундуки. И там лежало все самое ценное. Если в доме случался пожар, то этот сундук спасали в первую очередь, не считая, конечно, людей с животными. Так вот, я открыла тот самый сундук. Мама Катя про него пела: