Большое сочинение про бабушку

Я же все больше цветы вышивала. Девочки, кто порукоделистей, могли вышить серп с молотом и колосьями и даже портрет Ленина или Карла Маркса. Сталина тогда уже не вышивали. Вышел из моды. Такие вышивки возили на выставку в район. Но я бы не хотела себе сарафан с портретами пусть и очень знаменитых вождей. Сейчас-то носят на себе и Путина с Медведевым, и других политиков и артистов. Кто в каком мире живет... Я тоже думала — просто красивые узоры, а видишь, история какая получилась. Вот этот ромбик, что ты сейчас шьешь, — это поле. Если точки в серединке — поле засеяно.

Сомов потом один к нам приходил. А что он скажет, если у него бабушка такие же узоры вышивала. Это у Костыля вся семья какая-то безрукая была, ничего они не умели, вот и жили бедно. У них даже бани не было, не смогли построить. Поэтому им раздолье пришло, когда разрешили брать наган в руки и ходить все у других отбирать. Руки у него все время грязные были. Говорили, что он свои кирзовые сапоги никогда не снимал. И что ногти у него так на ногах выросли, что за стельку загнулись, и даже если захочет, он сапоги снять не сможет. Смеялись так. Над всем, что страшно было или мерзко, старались смеяться. Жилось трудно, но почему-то весело. Песни по вечерам пели. Телевизоров не было, так выходили на улицу после работы и пели. Сейчас разве что пьяный на улице запоет.

***

Я боюсь, вдруг бабушка сейчас запоет. Мне как-то неловко, когда она громко поет. Песни у бабушки грустные, мне не нравятся. И я побыстрее спрашиваю:

— Бабуль, а скоро у нас пироги будут или хотя бы бутерброд с маслом?

Но бабушка горячий пирог мне не дает, потому что он сначала отдохнуть должен после духовки. Я тогда масло достаю. Хорошо, что не надо его сбивать, вот оно, в масленке.

— А самодельное масло вкуснее? — спрашиваю бабушку.

— Нет, оно соленое было, — отвечает бабушка, вздыхая. — Чтобы лучше хранилось, его с солью делали. И мы всегда посыпали его сверху сахаром. Когда сахар был.

Мне масло вдруг тоже начинает казаться соленым. Я посыпаю его сахаром.

Пироги отдыхают, а мне не до отдыха. Нужно уборку в комнате делать. Я ее всегда напоследок оставляю. Не люблю прибираться. Не знаю, откуда все эти разбросанные вещи берутся. Бабушка в моей комнате не помогает убираться. У нее от этого сердце болит. Когда я всякий мусор в пакет пихаю, а потом выбрасываю. Бабушка экономить привыкла, и ей жалко старые вещи выбрасывать.

— Это же надо столько нагадить, — говорит бабушка, глядя, как мусоровоз во дворе полные баки забирает. — Покупают и выбрасывают, покупают и выбрасывают.

— Ты лучше не ворчи, а расскажи, как вы раньше чистоту наводили, — говорю я и беру влажную тряпочку. После нее у меня руки будут морщинистые, как у бабушки. И бабушка, поставив гладильную доску и включив утюг, вот что рассказывает:

Про чистоту

Когда я была маленькая, никаких средств для уборки, кроме веника и тряпки, еще не изобрели. Мы пол чистили песком. Пылесосов тоже не было, поэтому все половики нужно было выносить на улицу и вытрясать или чистить снегом. Вместо пылесоса был веник. В доме зимой часто жили животные: если теленочек родится, то его, пока не окрепнет, у печки держали. Гусыня под кроватью или скамейкой яйца высиживает. Утята в коробке пищат. В клетушке пара куриц. Кошки, конечно, тут же. Туалетов для них в доме никаких не было. Да что там для животных, ведь и для людей туалеты и те недавно начали строить. Не было в деревне умного человека, который бы сказал, что для этого специальные домики должны быть. Наверное, народ думал: зачем добру зря пропадать, — и ходили удобрять в огород или за кустик. Никто ни за кем не подсматривал — эка невидаль, что интересного-то.

А потом мужчины пошли на войну. И мой дедушка пошел. Это была Вторая мировая война. Для нас она еще — Великая Отечественная, против фашистов война. Я тогда не родилась, мне это мама рассказывала. Дедушка Степа был в Румынии, Болгарии, Венгрии. Там люди тоже бедно жили. В Румынии даже беднее, чем у нас в деревне. Когда наши солдаты пришли в Австрию, то попали на постой в городскую квартиру. А там комнат восемь или десять. И в одной зеркала, полотенца... Дедушка спрашивает: “А это что за комната?” А ему другие, городские солдаты: “А ты откеля?” — “Из Сибири”. Дедушке объяснили, что к чему. Дед Степа очень удивился, даже руками всплеснул: “Господи, как люди живут, куда оправляются!”

Когда война закончилась, мужчины вернулись домой и стали строить отхожие места.

Зато бани у нас всегда были. Разве в ванне сейчас так вымоешься, как в бане, где такая жара, — все микробы и внутри, и снаружи сразу от жары гибнут. И без мыла мылись дочиста. Брали золу, заливали водой, и через пару дней — мыльный раствор готов. А если траву кипятком зальешь — ромашку, душицу со зверобоем, крапиву, чабрец, полынь, да ополоснешься этим — лучше всякого бальзама. Весной и летом в бане листьями растирались, особенно березовыми, запах от тела — лучше ваших гелей. Зимой — снегом натирались — и свежесть, и польза. А мочалки такие делали: папоротника нарвешь, высушишь, в марлю завернешь — и трись. Каждую баню новая мочалка. Старики говорили, что в других местах мочалки из лыка делали липового. Но у нас липы не росли.

Одежду стирали на речке. Когда мыла не было, рвали мыльнянку, растение такое, и очень хорошо все им отстирывали.

Гладили тяжелыми утюгами. Один, в который нужно угли насыпать. А второй просто ставили на печку, он нагревался. Еще был малюсенький утюжок, как игрушечный, но тоже железный. Им кружева утюжили. У нас даже рубель дома был, но им уже не пользовались. Рубель — не деньги, а длинная деревянная палка с зазубринами. Берешь рубашку, оборачиваешь ее вокруг гигантской скалки, а рубелем эту скалку с рубахой начинаешь катать по столу туда-сюда. Но мы с братьями его для других целей использовали. Если по зубцам рубеля провести деревяшкой, то звук получается очень музыкальный. Вот и вооружались: рубелем, стиральной доской, ложками деревянными, бубенцами со сбруи нашего коня Ветерка и устраивали концерты. Родителям некогда слушать, а у мамы Поли болела нога, и она от нас не могла убежать. Мамой Полей все звали мою бабушку, мамину маму. И дети, и внуки, и правнуки, и племянники называли ее мамой Полей. Она с восьми лет нянькой работала, для всех мамой стала. Еще маме Поле приходилось выслушивать наш самодельный “театр у микрофона”, “новости с полей” и смотреть представление с медведем. За медведя был кто-нибудь из животных, кого удавалось поймать: пес Драник, кошка Кика, а если братцы ящерицу поймают, то и ее к искусству приобщали. Играли мы много. Но и работали немало. У нас с тобой — раз-раз, и порядок, а раньше на это весь день уходил. Вернусь в субботу из школы, и начинается… Половики на улицу, посуду в таз, все с печки и полатей — на пол, а потом тоже на улицу — вытрясать, выхлопывать. Пол скребем, окна протереть, паутину куриным крылышком со стен и потолка собрать. А зимой в сенях пол мыть холодно, от воды и рук — пар идет. Если еще мама стирку затеет, то в баню уже в потемках шли. Стирали руками в большом тазу. Полоскать ходили на речку. Как белье пахло… Сейчас кондиционеры придумали для этого, а надо-то в чистой реке прополоскать, на свежем воздухе высушить. Знаешь, как машину стиральную изобрели? Глядя на маслобойку. Первые машины были такие же: пестик с крестовиной, только не сливки он гонял, а белье. Мы первыми в деревне этот агрегат купили, когда у меня уже твоя мама родилась. Вся округа приходила смотреть, как он там вертит.