Марк Гроссман - Тайна Великих Братьев

А умён варнак! Ничего не скажешь — умён! Любую задачку по арифметике в одну минуту может решить Колька. Может, а не хочет. Кто его знает, — почему, а не хочет.

Отца у Кольки арестовали за спекуляцию, а мальчишку оставили при матери; пусть растёт честным человеком.

И вот не хочет расти Колька честным человеком — и только!

А Генька Муртасов, тот самый, которому Сашок фонарь поставил, сын убитого солдата, ровесник Кольки, тоже негладкого характера. Учится Генька через пень-колоду. Колька не хочет, и он за ним.

И зачем они подружились, спрашивается? Давно дружат. От матерей сбегали, беспризорничали. Даже хотели недавно Великих Братьев бить за то, ночное дело. Да Колька под конец отсоветовал:

— Не к чему с мелкотой этой связываться. Только руки марать.

Может, потому и не хотят учиться Генька с Колькой, что ростом на целую голову выше они остальных школьников. А тут сиди за партой, как прибитый. Разве это жизнь?

— В город нам сбежать что ли? — спрашивает своего дружка рыжий Колька. — Как ты понимаешь?

— Что ж, можно бы, — лениво соглашается Генька. — А деньги?

— Деньги — дело наживное, — отмечает Колька.

— Фу, ты! — бормочет Муртасов. — Звонят! Опять к пятнадцати пять прикладывать будем, с мелюзгой носами сопеть.

Друзья идут в класс и садятся на свою, самую заднюю парту.

Акинфий Петрович подслеповато всматривается в учеников и начинает урок. Генька и Колька не слушают учителя — вспоминают, как они «в бегах были».

— Красноводск не забыл? — спрашивает Генька. — Море! Что мы там с тобой ели, Колька? Вспомнил: верблюжатину и конину. Скучно!

В это время раздаётся тихий, но слышный всему классу вызов учителя:

— Муртасов!

Но вместо Геньки с излишней поспешностью вскакивает Мортасов.

— Не тебя, — разглядев Кольку, говорит Акинфий Петрович. — Муртасова.

Мортасов садится, но потом они вскакивают оба.

— Да нет же!

Оба ученика садятся.

— Выйди из класса, — дрожащим голосом говорит учитель. — Муртасов, выйди из класса.

Муртасов и Мортасов направляются к дверям. Учитель не задерживает их.

Через несколько минут дверь открывается, и в неё заглядывает рыжий Колька. Гладким голосом спрашивает:

— Акинфий Петрович, вы меня или Муртасова из класса выгнали?

— Я велел выйти из класса Геннадию Муртасову, — мрачно поясняет тот.

— Ну, я так и знал! — соглашается Мортасов. — А Генька вякает, что это вы меня выгнали.

И он ленивой походкой направляется в конец класса.

Во время перерыва Колька Мортасов зычно командует:

— Мелюзга! Ко мне! Представление будет.

Ребята поменьше и девочки робко собираются возле Колькиной парты.

Колька поднимает обе руки, осматривает всех ястребиными своими глазами и начинает размахивать руками.

По классу проносится вздох восхищения и зависти: лежащая на соседней парте папка с тетрадками Сеньки Звягушкина начинает в такт Колькиным движениям подпрыгивать и покачиваться. Сам Сенька сидит, потупясь, на своём месте, боясь дышать, и только плечи его странно вздрагивают.

Последний взмах руки, и папка замирает на парте.

— Ну, как, мелюзга? — лениво интересуется Колька.

— Мирово, ясное дело, — поспешно хвалит кто-то из мальчишек.

— Ласки — в глазки… — задумчиво ворчит Колька. — Лучше можно было. Кулак лениво работал.

Все оборачиваются к Сеньке Звягушкину.

Сенька меняется в лице, на его глаза наплывают слезы, и он с неожиданной храбростью говорит Кольке:

— Сам ты кровосос!

Колька, не дрогнув ни одним мускулом лица, степенно подходит к Сеньке, берет его двумя пальцами за волосы и, подняв на ноги, говорит:

— Я на тебя не сержусь, малявка. Мне это ни к чему. Но доведётся ещё — работай посноровистей. А то душу выну!

Генька с Колькой выходят из класса. Сенька плачет и рассказывает:

— Заставил меня чернильницу из парты вынуть и палец в ту дырку просунуть. Как я, говорит, буду руками махать, так ты и тыкай пальцем в дырку. Толкай папку. Не сделаешь — голову, говорит, оторву, и потом даже родная мамка не пришьёт…

Пока Сенька рассказывает, возле классного шкафа горячо шепчутся Лёшка, Мишка, Ванька Косой и Сашок.

— Надо бы нам давно, — говорит Лёшка, — Геньку и Кольку проучить, да боюсь я — Митрич ругаться станет. Что же с ними, с бандитами, делать?

— Да-а… — задумчиво тянет Сашок. — А Митрич ещё велел помогать Геньке. Вот и помогай ему…

— Я так думаю, — говорит Ванька Косой, — надо их сначала за вихры оттаскать, а потом помочь. Не будут учиться — ещё потаскать.

— Потаскаешь… — почему-то шёпотом сомневается Мишка. — У них кулаки-то вон какие… враз испекут пирог во весь бок.

— А ты забыл, как Сашок Геньку бил? — напоминает Ванька.

— Так уж и бил, — иронически усмехается Мишка. — Дал раз по носу — только и всего. Нас тогда на Геньку четверо было.

Великие Братья не приходят ни к какому решению. Остаётся одно: посоветоваться с Митричем.

Сложные вопросы всё-таки есть в жизни!

У Сашка — шесть голубей. Есть чёрный, пёстрый, даже чисто белый. Глаза у птиц жёлтые, как огонёчки. Клювы не шибко большие. Всё же видно: не самая простая порода.

Хоть все деревни кругом обойди — нет у мальчишек никаких голубей. Поели птицу в голодные годы. А Сашку отец из города привёз, когда за столярным клеем ездил.

Берёт Сашок Воронка, опускает в плетёное лукошко, потом лист чистой бумаги кладёт себе за пазуху. Говорит деду Терентию:

— Я, дедушка, к Митричу пойду. Звал. Мамка спросит — так ты скажи. И Лёшка придёт. Тоже скажи. Ладно?

Дед Терентий сидит у стола, чистит золой военные медали и, не оборачиваясь, обещает:

— А чего не сказать, вну́чек? Скажу…

Сашок — любимец деда. В долгие зимние ночи рассказывал старик внучку неслыханные истории. И о доблести русского воинства. И о войнах — японской и всемирной. И о солдатах, что шилом бреются да дымом греются. Не беда, что в слове деда солдатская жёсткая правда мешалась со сказкой, с дивными чудесами. Горели глаза у внучка, и огонёк этот отсвечивал в потускневших очах старого солдата.

Вставал из рассказов сильный воин, мужик Российской империи, храбрец и хитрец, умница и насмешник, гроза для врагов.

Узнавал из былей-сказок этих Сашок, что есть на войне разведка и как её вести надо. Вслушивался в старое, но совсем иного смысла, слово «язык», которого надо взять в плен, чтоб рассказал он о враге.

И ещё вспоминал дед Терентий, как разжигают солдаты костёр на ветру; как переговариваются птичьими голосами, чтоб недруг не узнал; как варят суп из яблока-кислицы, а то ещё из дурной травы — крапивы.

Сашку так интересно слушать, что век, кажется, сидел бы возле деда, не отрываясь, глядел в его глаза.