Иван Арамилев - Тюха [авторский сборник]

Я вырос в глухом уголке Урала, где много всякого зверья. Медведи часто задирали коров, лошадей. Любопытные росомахи «по ошибке» забегали в деревню. Лисы, несмотря на множество собак, таскали цыплят из курятников. Лоси подходили на выгоне к коровьему стаду и бодались с нашим могучим и злым быком Карпухой.

Начав охотиться подростком, я побаивался встреч с крупным зверем и промышлял близ деревни белок, рябчиков. Ружьё у меня было не зверовое — ветхая одноствольная шомполка мелкого калибра. Она давала осечки, затяжные выстрелы. Ныне такую «фузею» можно встретить лишь в областных краеведческих музеях, как примету старины.

Однажды я отдыхал у лесной тропы сидя на валежине. На тропу — шагах в тридцати — выкатился медвежонок. Пузатый, лохматенький, зверёныш-первогодок!

На ловца и зверь бежит! Однако я не мог убить его крохотным зарядом шестёрки из моей капризной фузеи. И всё-таки я выстрелил. Почему? Просто так: вздумалось пошутить с малюткой. Во мне и самом-то было много ребяческого. Ежели перевести медвежью жизнь на человеческую, мы с Мишуткой были ровесники. Отчего не пошутить?

Должно быть, две-три дробинки попали в цель. Медвежонок завертелся и заскулил. На выстрел и плач сына из ельника примчалась мамаша, смекнула, в чём дело, и ринулась ко мне.

Я бросил шомполку и с ловкостью кошки взобрался на дерево. Со мною не было ни ножа, ни топора для защиты. Я знал, что медведи неплохо лазят по деревьям, и гибель казалась неизбежной.

Медведица почему-то не полезла за мной. Встав на дыбы, она немилосердно трясла молодую ёлочку, на которой я сидел. Дерево качалось, готовое вот-вот повалиться. У меня кружилась голова, сердце стучало так, словно хотело выпрыгнуть из груди, но я не разжимал пальцев.

Медвежонок сидел на дороге и плакал. Мать поворачивала голову и раздражённо шипела:

«Молчи! Видишь, трясу? Вот ужо стряхну этого бездельника — наломаю ему бока!»

Мишутка плаксиво тянул:

«Ты, мам, как следует наломай! Пусть не стреляет дробью. Взял моду — пугать маленьких!»

Медведица тихо урчала:

«Наломаю, Мишенька. Уж я постараюсь!»

Она бы наломала… Выручили меня соседи. Они «стригли» в тайге рябину и. выехали к тропе на шести лошадях, навьюченных мешками с уральским «виноградом». Мужики громко разговаривали. Кони ржали, почуяв медвежий дух.

Медведица прислушалась, недовольно уркнула и пошла в кусты. За ней, смешно переваливаясь, ковылял Мишутка.

Я слез с дерева, ничего не сказал мужикам. Такими «подвигами» охотники — даже юные — не хвастаются.

С тех пор я повзрослел и, кажется, поумнел. Встречая в тайге зверёныша, я знал: где-то поблизости бродит мамаша, а она не любит шуток. Если не было в руках ружья и снаряженных пулей патронов, я давал стрекача, чтобы не попасть в беду.

Храбрые люди, возможно, улыбнутся над моею исповедью. Я советую всем храбрым посидеть хотя бы десять минут на ёлке, которую трясёт разъярённая медведица, посидеть без надежды на спасение, не ведая о том, что едут избавители, — и храбрецы поймут, где требуется мужество, где — благоразумие…

Был июль — закрытый для охоты месяц. Я отдыхал в таёжной деревушке на Уральском хребте. У Авдея Мироныча Лопатина, где я квартировал, были четыре вогульские лайки.

Летом Авдей заведовал колхозной пасекой, зимой возглавлял бригаду промысловых охотников. Хозяйка, Пелагея Ниловна, добродушная толстуха с двойным подбородком, возглавляла бригаду огородников. К удивлению моему, я узнал, что в зимний сезон Пелагея тоже берёт иногда ружьишко и идёт в лес добывать белку.

Зимой собаки работали с полной нагрузкой, а летом отдыхали.

Старая Дамка и два её трёхлетних сына, Пыжик и Серко, статные собаки, похожие на волков, лениво бродили по усадьбе, грелись на солнышке, ловили друг у друга блох.

Тюхе, младшему сыну Дамки, исполнилось девять месяцев. Это был нескладный, голенастый щенок с широкой грудью и могучими лапами. Он умел отпирать любую дверь, проникал в кухню, в погреб, опрокидывал горшки с молоком и сметаной, лакал хозяйские щи, холодец, подметал жареное и пареное.

Пелагея Ниловна выходила из себя от Тюхиных проказ.

— Наказание господне! — ворчала она. — Чорт бы взял эту собачку!

— Ничего! — добродушно улыбался хозяин. — Которая собака вялая дома, от неё и на промысле толку мало. Озорная же себя оправдает. Я в Тюху верю.

Тюха скучал и томился — старшие братья не хотели с ним играть. Позавтракав из корыта, он убегал в лес. Пелагея Ниловна притворно покрикивала ему вслед:

— Тюха, сидел бы дома! Тебя, несмышлёного, зайцы затопчут!

Он задорно гавкал в ответ:

«Я их сам затопчу! Я им уши оторву, косоглазым!»

Тюха облаивал белок, бурундуков. Авдей Мироныч к «практике» щенка относился равнодушно и даже поощрительно: «Пускай привыкает».

Иные дни Тюхе перепадало кое-что в тайге. Он прибегал со вздутыми боками, тяжело сопя, и не глядел на овсянку в корыте.

Я подозревал, что пёс лакомится нелётными рябчиками, глухарятами-поршками. В этом краю, где изобилие дичи, на собачьи шалости не обращают внимания. Мародёрами вроде Тюхи даже гордятся: «Его и кормить не надо. Сам добывает!»

Однажды Тюха прибежал из тайги в полдень, чего никогда не случалось. Он как-то странно вертелся возле матери, умильно брехал, повизгивал. Дамка строго глядела на него и тоже тявкала. Пыжик и Серко стояли рядом и, прислушиваясь, изредка взлаивали.

Я наблюдал за собаками. Казалось, Тюха докладывал о чём-то весьма значительном, а мать и братья не особенно верили ему. Они выведывали дополнительные подробности.

Раза два Тюха порывался бежать со двора, как бы приглашая за собою мать и братьев. Дамка рычала; Пыжик и Серко, рванувшиеся было за щенком, покорно останавливались. Тюха снова начинал тявкать, юлить.

Должно быть, он убедил Дамку. Она как-то по- особенному рыкнула, и все четыре собаки галопом помчались в тайгу. Тюха бежал впереди.

Скоро из леса донёсся лай. Звонкий голос Дамки сливался с гулкими басами её сыновей. Тюха захлёбывался от азарта, ломкий басок его переходил в истошный щенячий визг.

Авдей Мироныч вышел на крыльцо, прислушался, погладил рыжую бороду и сказал:

— На зверя!

Он проворно сбегал в амбар, сунул в двустволку патроны с пулями, пристегнул к поясу «охотничий нож, надел патронташ и зашагал в тайгу. Я взял ружьё и пошёл за ним.

Пелагея Ниловна полола в огороде капусту.

— И вас Тюха взбаламутил? — засмеялась она. — Не ходите, мужики. На куницу, поди, лают. Куниц-то не время ещё бить.