Иван Арамилев - Тюха [авторский сборник]

Авдей махнул рукой и прибавил шагу.

Лай был серьёзный, подогревал нас обоих. Мы уже не шли, а бежали, прыгая через валежины и мелкие кусты.

На полянке лежал медведь с вырванным боком. Прислонившись задом к медведю, сидела росомаха. Собаки не нападали на росомаху и не давали ей тронуться с места.

Я сразу отгадал «хитрость» Дамки. Вчетвером лайки, хорошо притравленные на зверя, одолели бы росомаху. Да ведь и она могла их поцарапать в схватке, особенно молодого, неопытного Тюху. Дамка, искушённая в охотничьих делах, сообразила, что сегодня нет нужды рисковать. Надо вызвать хозяина. Пусть заговорит ружьё!

И оно заговорило. Авдей Мироныч с хода ударил ро росомахе жаканом и снёс ей череп. Тюха будто ждал выстрела — он прыгнул и впился в горло росомахе. Мы едва оттащили собаку от мёртвого зверя. Дамка слизывала тёплую кровь с головы росомахи и ласково-поощряющим взглядом смотрела на младшего сына.

Когда привезли в деревню добычу, я высказал хозяину свои соображения о собачьем разговоре. Авдей Мироныч сказал:

— А что вы думаете, они понимают друг друга! Нынешний случай возьмём. Медведь подох, должно, от старости. К свежей туше подкатила росомаха и давай жрать. Тюха это увидел. Нападать одному неспродручно и оставить зверей нельзя: непорядок! Он и припылил за подмогой. Не обскажи он, в чём суть, разве бы Дамка побежала за ним в тайгу? Никогда!

Вечером хозяин растянул на распорах медвежью и росомашью шкуры. Мясо зверей засолили на корм собакам.

Пелагея Ниловна, очень довольная, сказала:

— Вот вам и Тюха!

Кряква вела своих маленьких детей из высохшего болота к заливу реки. На моих глазах утку схватил ястреб.

Утята были совсем крошки. Мне казалось, они погибнут без матери. Я собрал их в шляпу и принёс домой.

Двор у меня крытый, скота нет, и малышам жилось привольно. Они сперва дичились немного, забивались в тёмные углы, но корм ели вполне исправно, охотно купались в корыте, куда каждый день наливалась свежая вода.

Одного малыша поцарапал соседский кот, вывернул ему лапку. Утёнок выжил, но остался хромоножкой. Пока я лечил его, делал перевязки и припарки, он сильно привязался ко мне, стал более ручным, чем другие утята.

Они подрастали и становились настоящими прожорами: ели кашу, рубленую картошку, салат, рыбу, лягушек, редиску, червячков и улиток. Только давай!

В доме завёлся ещё один питомец — лисёнок. Лисы с птицей дружбу не водят. Как быть с утятами?

Я недолго думая подарил малышей колхозной птицеферме. Там были утята одного возраста с моими, и мне казалось — дикари найдут в одной из домашних уток добрую мамашу, вольются в какой-нибудь выводок.

Начались непонятные дела. Мои крошки проводили день на птицеферме, плавали на колхозном прудке, а вечером ковыляли на мой двор. Впереди всегда Шагала хромоножка. Подойдут к воротам и забаву шипят:

«Отпирай, хозяин! Ночевать пришли!»

Я устраивал их на ночлег, а утром снова нёс на птицеферму.

Птичница Мария Даниловна однажды сказала мне:

— Морока с твоими дикарями: я к ним с лаской, в они нос набок! И всё норовят попрятаться. В воду нырнут, в крапиву забьются. Тем и занимаюсь, что разыскиваю. Они ведь в книге записаны — пропадут, а я за них отвечай. Забирай, пожалуйста, себе или выкинь на болото.

Мы поспорили с Даниловной. Упрямая женщина твёрдо стояла на своём. Я сдался. Утята окончательно поселились на моём дворе. К счастью, ливёнок их не трогал.

В конце июля питомцы подросли, стали пробовать крылья. Летали по двору, над садом, уносились на колхозный прудок, но к Вечёру аккуратно возвращались домой. Они уже не шипели, а крякали, как взрослые утки.

Я выходил на крыльцо с кормом, кричал «ути-ути», и весь выводок проворно бежал ко мне, возился у корыта, хватал пищу. Кряквы вели себя почти как домашние, брал их на руки, сажал к себе наплечо. Но я обольщался напрасно.

Всё-таки они улетели. Даже хромоножка не осталась на дворе…

В ту осень я не мог стрелять уток на озёрах. Вскинешь ружьё — и вдруг подумается, что это они, мои питомцы, и рука онемеет.

В конце октября подморозило. Повалил снег, подул холодный ветер. Я колол на дворе сосновые чурки. Сквозь шум ветра засвистели чьи-то крылья, раздалось «кря-кря».

От неожиданности я уронил топор. На двор плавно опустились восемь крякуш. Это были мои, в полном составе. И даже милая хромоножка ковыляла среди выводка.

— Здравствуйте, ути-ути! — говорил я, приветствуя гостей. — Рад вас видеть, желанные!

«Кря-кря! — хором отозвались они. — Непогода застигла. Не откажи в ночлеге».

Я задал им корму, и они по старой привычке с аппетитом поужинали из корыта. Прямо удивительно это было — будто с прогулки вернулись! Смело бродят по двору, цапают песок, по-хозяйски шипят на лисёнка Рыжика, когда он пытается с ними поиграть…

Всю ночь птицы разговаривали. Может, обсуждали, как быть: зимовать на дворе или лететь на юг, куда зовёт родовой инстинкт?

Утром потеплело, ветер затих. Мягко грело осеннее солнце. Я накормил гостей и открыл ворота. Утки подошли к подворотне, задумались. Они думали долго. Потом начался разговор. Волнуясь, что-то крякала хромоножка. Ей возражали братья и сёстры. Мне думается, хромоножка предлагала остаться, но другие не соглашались.

Я стал возле уток. Хромоножка подошла, долбанула клювом мой сапог и внушительно сказала:

«Кря-кря! Что ж, хозяин, молчишь? Объясни ты им, что незачем отсюда лететь. Может, они послушаются тебя!»

Только я раскрыл рот, чтобы уговорить уток, — они, словно подстёгнутые, ринулись в воздух. Последней взлетела хромоножка:

«Кря-кря! Прощай, хозяин!»

— Счастливого пути, милые! — сказал я. — Будьте осторожны. Прилетайте будущей весной!

Сибирская весна отличается капризами. Накануне было теплым-тепло. Ночью хватил мороз, большое озеро Чаны покрылось голубым ледком.

Утром я занял своё место в шалаше на одном из островов озера. Взошло солнце. Молодой ледок искрился, весело сверкал, а было тоскливо на душе. Такая невыносимая для охотника тишина!

Вчера шёл табун за. табуном. Одни птицы садились на денёк-другой отдохнуть и покормиться, чтоб потом лететь к самым дальним северным широтам, другие облюбовывали тут места для гнездовья. Кого только не было! И всё это возбуждённое племя крылатых южан шумело, кагакало, крякало на сотни ладов. Воздух гудел от свиста крыльев и птичьих голосов.

Теперь, напуганные заморозком, гости опять повернули на юг. Даже ястребы — их-то всегда было множество — не маячили в пустом небе. У птиц свой барометр, не менее, пожалуй, точный, чем у нас.