Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Ой, Лёнь, — заговорила его мать, — он совсем расхворался. Учерась голова болела, а ноне живот.

— Это он картошки много попёк. Он то чистил её, а то с очистками ел, — сказал я и подумал, что хорошо ещё сала ему не принёс, не захотелось красть из кадки, потому что отрезанного в столе не оказалось. От сала он не выжил бы.

— Ты, Лёнь, скажи учителю, что Кольке нашему не в чем будет ходить в школу по морозам. Он не будет учиться у них.

— Ав лаптях? Дед Митрий умеет лапти плесть. Я тоже в лаптях буду, и Васька, и Сербиян.

— У него на плечи надеть нечего, вязенек нету…

— А вы овец разведите. Овцу продали бы и купили ему в городе всё.

— Как их разведёшь-то, когда их нету?

Я озадачился. Действительно у них не было ни овцы, а я даю совет развести их. Из подпечья выбрался большой кролик. Шурка водил кроликов, чему мы все завидовали.

— А вы сменяйте кроликов на ягнят — у вас вырастут овцы, — дал я совет.

— Овцам двор нужен, у нас и сеней нету, — ответила мне тётка Домночка.

Других советов я не сумел придумать, потоптался и пошёл домой.

В школе я ответил учителю как положено. Когда Сергей Ильич вошёл и поздоровался с нами, спросил:

— Леонов, ты выполнил моё задание?

— Выполнил, — ответил я, тяжело вздохнув. — Он не будет зимой учиться. У него обужи и одёжи нету. И печку его мать поздно топит, он не завтракавши не хочет ходить и от этого хворает. Вчерась у него голова разламывалась, а ноне…

— Не ноне, а сегодня, — поправил меня Сергей Ильич.

— А дня сего, — стал я продолжать, — у него понос…

— Хорошо, хорошо, — остановил меня учитель. — Всё понятно. Вот так надо делать сообщения.

Похвала учителя раззадорила меня. Я продолжал:

— А живот его схватило от печёной картошки с голодухи. Он её ел с кожурой и горелыми боками.

— Садись, Леонов, отлично, — сказал Сергей Ильич.

Я сел и встал снова:

— Он представляется. Ничего у него не болит.

Я сел, но ещё раз встал:

— У них мать — лодырь, в колхозе не работает…

Сергей Ильич с трудом остановил меня, наверное, не рад был, что дал мне это поручение. Но я остался недоволен. Я хотел и ещё кое-что рассказать, что у них ни коровы, ни овец нет, а есть кролики да собака с кошкой, а что отец их пастухом один на всех работает и не может их накормить, а в избе у них нет трубы, печку они топят по-чёрному..

Опустел шалаш в школьном саду. Исчезли яблочные ворохи. Яблони стали лёгкие без яблок, и на них покраснела листва. Глотовские ребята уже бегали по саду, сбивали оставшиеся яблоки. Наши большие ребята тоже бросились в сад. Они отдали нам свои сумки и разбежались по саду. В школу опоздали, и всех оставили после уроков.

Мишка мигнул мне — просил ждать их. Мы вышли за школу и стали обходить яблони, высматривать яблоки. Зинка Фомичёва осталась с нами. Васька стал гнать её со всеми вместе домой, но я заступился за неё:

— Чего ей домой? Она брата ждёт тоже.

— Зачем ей брат? Девки с девками ходят.

— Ходят, у каких нет братов.

— А ты не заступайся за неё. Знаем, почему ты заступаешься. Скажешь, не знаем?

Я застыдился, перешёл к другой яблоне. Зинка подошла ко мне.

— Ты не ходи за мной, — сказал я. — Они дразниться будут.

— Ай, испугался!

Я направился к следующей яблоне. Зинка последовала за мной. Разом в два голоса послышалось:

— Тили-тили тесто. Жених и невеста.

— Ой, уж и дразнятся, — сказала Зинка. — Все давно слыхали такую дразнилку… А вон яблоко! Яблоко! — вдруг закричала она.

— Полезешь? — спросил я.

— Не. Высоко и внизу суков нет.

— Эх, ты, а ещё во второй класс ходишь.

Я снял с плеча сумку, дал её Зинке подержать и полез на яблоню. Взобравшись на последние толстые суки, я огляделся и увидал крышу нашей школы. Я забыл про яблоки, стал рассматривать железные, как теремки, трубы, слуховые окна. Мне показалось, что передо мной целый город, в котором я должен обязательно побывать. Ещё я увидал, что в зарослях вокруг сада покраснела листва на клёнах и осинках, и увидал жёлтые деревья, словно золотые.

— Лёнь, ещё два яблока. Рви и кидай, — кричала Зинка.

Ребята не унялись, кричали:

— Жених, женишок. Жених без кишок.

Назло им я стал рвать яблоки и бросать Зинке. Яблок оказалось больше, чем она увидела.

— Ой, они как золотые! — кричала Зинка. — Вот уж мы наедимся с тобой.

Есть эти яблоки я отказался. Я срывал их только ей. Себе я нашёл другого сорта, но они не были похожи на золотые. Правда, они тоже были хорошие.

Больших ребят держали после уроков долго. Отпускали не всех разом. К нам первым пришёл Мишка. Васька с Сербияном ушли домой вдвоём. Я решил, что они побоялись, что мы с Зинкой расскажем нашим братьям, что они дразнились, и им попадёт.

Мишка надрал лык, связал мои и свои книжки и отдал мне носить, а сам надел крест-накрест сумки, зашёл в кусты и наполнил их набранными до уроков и в перемены яблоками..

Долго ещё этот сад подкармливал нас яблоками. Когда опала листва, яблоки стали видны издалека, их быстро дособрали. Но до самого снега можно было находить яблоки в листве. Идёшь под яблоней, разгребёшь листву ногами — и вдруг мелькнёт жёлтое или белое яблоко.

Жила в нашей школе, в маленькой комнатке, сторожиха Параша. Она приносила из колодца воду для питья, в холода топила трубки в классах, мыла полы и была кухаркой, когда в сильные холода нас кормили общим обедом. У неё рос сын Алёшка. Был он моим ровесником, но не учился с нами: он был немым и плохо слышал. Немота у него стала от несчастного случая: мать искупала его, стала сажать на печку сушиться и выронила из рук в лохань с колодезной холодной водой. Он входил в школу лишь с матерью, играл на улице, или вдалеке от школы, или когда мы были на уроках. Озорные ребята всячески дразнили его: показывали языки, немовали, затыкали пальцами уши и мотали головой и почему-то оттягивали на своих лицах нижние веки, вылупляли глаза. Он, если оказывался в коридоре или в классе без матери, забивался в угол и плакал.

Однажды Алёшка немой попал в окружение злых ребят. Он забегал по лицам глазами, ища сочувствия, и остановил взгляд на мне. Я бросился с кулаками на обидчиков, стал бить каждого по чему попадя. Мой налёт оказался неожиданным. Ребята расступились. Я взял Алёшку за руку и проводил до двери их комнатки. Он, не отпуская мою руку, затянул меня в комнату, похлопал дружески по плечу и внимательно рассмотрел моё лицо, потом он подвёл меня к окну и показал цветок на подоконнике и что-то изобразил на пальцах. Я слышал от взрослых, что немые разговаривают жестами, пальцами рук, губами, глазами. Из его жестов один лишь оказался понятным мне. Он поднял на уровне моего лица руку и выставил большой палец. Это означало высшую похвалу, но мне или цветку была похвала за сочные и красивые цветочки, когда за окном всё перестало расти, сготовилось к зиме, этого я не разобрал.