Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Книжек-то — под мышку взял и неси. Верёвочкой свяжи, чтобы не рассыпал по дороге. Садись и завтракай.

Васька сел за стол, принялся уплетать картошку с огурцами. Меня стали тоже сажать завтракать. Два раза заставляли, но я устоял, не стал. Есть я не хотел, но очень уж аппетитная была у них картошка, цельная, чищеная, а у нас была жареная. А ещё Васька очень соблазнительно хрумкал огурцами. У него были набиты обе щёки. Он жевал, жевал и жевал. Я сел бы с ним за стол, если бы меня пригласили и ещё раз, но мне не предложили больше. И я скучал в ожидании своего одноклассника, пока он не наелся досыта.

Книжки Васька так и понёс под мышкой. Штаны у него сползали с круглого живота, и он их то и дело подтягивал. Вместе с ним мы зашли за Ванькой Сербияном. Он уже завтракал, и мы его ждали недолго. Втроём мы зашли за Колькой Столыпиным. У них лишь растапливалась печь. Изба была полная дыма. Мать Колькина, Домна, сидела на лавке и дула в печь, разводила огонь.

— Коль, ай, уж пора? — спросила она.

— А я тебе не говорил? — загугнявил Колька. — А ты всё — полежим, да полежим.

— В избе-то темно. А потом первый день зачем рано туда идти. Ай, вас там учить кто станет?

— Дай хлеба, — потребовал Колька.

— Картошка сварится. Ребята обождут.

— Да, ждать кто-то будет. Она у тебя до обеда не закипит..

— Лёнь, а ты и позавтракал уже? — спросила Домна.

— Все уже позавтракали, — ответил я.

— А чем же тебя мать кормила-то?

— Всем кормила. — Мне не хотелось с ней разговаривать. В такой день и она не встала пораньше протопить печку и сварить Кольке еду.

Я собрал свою команду раньше даже Мишки, довёл её до дома и отправился за сумкой.

— Идёте уже? — спросила мать.

— Да, — ответил я. — Больших ребят ещё нет. Мы вперёд пойдём.

— Ну, трогайтесь. В дороге и в школе — чтобы без баловства, — наказала мать. — Еды я тебе в сумку положила. Там с Мишкой рядком присядете да поедите, когда время дадут. Я тебе мало положила, а ему побольше. Твоя доля будет у него.

— Мам, а Колька Столыпин совсем не завтракал, — сказал я.

— Как совсем не завтракал? — спросила мать.

— А Домночка печку не раздула. У неё нарублены свежие ракитки на дрова — и не горят.

— Ах, лодырь она разлодырь. Сейчас любую щепочку подбирай на дороге, она как порох вспыхнет. Да разве ж голодному малому ученье на ум пойдёт.

Мать открыла печку, взяла четвертушку газеты и положила еды. Я обрадовался, что Столыпин тоже пойдёт не голодным, не надо будет его подкармливать по дороге и в школе. Мать вышла вместе со мной, наказала:

— Идите учитесь, да дружно чтобы. В чужой деревне не баловаться, чтоб жалоб на вас не было. Вон большие ребята сколько проходили — никто слова не сказал о них. И вы будьте такими же.

Мать осмотрела всех, покачала головой. Столыпин с Сербияном шли босиком. У Столыпина не было ни букваря, ни тетрадей. Он шёл, словно к доброму дедушке в гости.

— И что ж это ваши матери не сшили вам по тапочкам-то? — проговорила мать. — Шить-то их: кусок суконки да на подметку что — за вечер и тапочки готовы. В тенёчке они избаловались сидеть, в тенёчке.

— А нам ещё не холодно, — сказал Столыпин.

— Вы на люди идёте, — ответила мать, — нечего надеть — ноги помыть стоило бы.

— Они не отмываются, — ответил Столыпин. — Я их лопухами вечером тёр — они всё такие.

— Кнута на вас нет.

В школу нас сошлось много. Большие ребята уже знали всех, кроме первоклашек, ходили хозяевами. Мы таскались за ними следом, но они нас отшили, один за одним куда-то исчезли, а вскоре появились с яблоками.

— Ешьте быстро, чтобы не видел учитель, — сказал мне брат, — огрызки в крапиву побросайте.

Я догадался, где побывали ребята, но последовать их примеру мы не могли.

В школу нас не пустили до звонка. Учитель, Алексей Сидорович, вышел и подозвал моего брата. Он ввёл его в школу. Потом Мишка появился на крыльце с колокольчиком, прокричал:

— Слушать объявление! Строиться всем по классам на улице.

Яростно зазвонил колокольчик. Ребята засуетились, разобрались по классам, но не все: первоклашки пристраивались к своим старшим ребятам. Их выводили и ставили всех вместе в один строй. Алексей Сидорович вышел с журналом и тетрадью и стал читать фамилии старших, а потом, по тетради, младших учеников. Явились все. Учитель поздравил нас с началом учебы, старшеклассников с продолжением. К нему подошёл молодой парень, и Алексей Сидорович представил его нам:

— Это Сергей Ильич. С сегодняшего дня он будет учить первый и третий классы. Размещаться эти классы будут в первом помещении. Второй и четвёртый буду учить я в большой половине школы. Сейчас второй и четвёртый классы проходят за свои парты и тихо занимают места…

Наш учитель остался с нами. Мне он не понравился с первого взгляда. Я пожалел, что меня не будет учить Алексей Сидорович, которого я знал давно: он учил мою мать, брата и был добрым. Мне казалось, что Сергей Ильич смотрел на нас зло, будто мы навязались в нахлебники.

— Первый класс идёт за мной первым. Шагом марш, — скомандовал он нам и повёл нас за собой.

Я сел за первую парту, но учитель всех нас поднял, долго осматривал, потом взял линейку Н погрозил:

— Кто не будет себя тихо вести, будет получать вот это. — Он подошёл к Кольке Столыпину, спросил — Как твоя фамилия?

— Столыпин, а зовут Колькой. — Он шмыгнул носом и провёл им по рукаву рубахи.

Сергей Ильич посмотрел в список, сказал:

— Такой не записан. Сколько лет тебе, Столыпин?

— Не знаю.

Я поднял руку, сказал:

— Он Машков, а Столыпиным его дразнят.

— Ах, самозванец, значит. Машков записан. Так вот, Машков, завтра чтобы пришёл подстриженным, умытым и в чистой рубахе.

— Ладно, — ответил Колька. — Я не буду ходить сюда. Лучше скотину буду с отцом стеречь.

— Не болтай много, — остановил его учитель и стал опрашивать других.

Он спросил, кто может читать. Вверх поднялось две руки мальчишеских и одна девичья, Зинки Фомичёвой из нашей деревни.

— Твоя фамилия? — спросил Сергей Ильич у моего соседа по парте, худенького, в веснушках мальчугана.

— Грихин Коля.

Он спросил и мою фамилию, так как я тоже поднял руку вместе с Трихиным.

— Леонов и Грихин будут сидеть за задним столом у окна.

Колька Грихин проворно пересел за последний стол, занял место у окна. Мне пришлось садиться рядом с Машкой Титовой из нашей деревни, рядом с которой сидела вторая Машка, Хромова, а по прозвищу Сычиха. Они ходили в первый класс уже по третьему году и ещё не гладко научились читать. Я готов был зареветь. За что мне сразу такое наказание: на задний стол, да ещё с такими «умницами» рядом. Я затаил слёзы, сел и спрятал лицо, закрывшись букварём.

— Лёнь, — зашептала соседка, — ты мне будешь подсказывать?