Алексей Леонов - Лёнькин букварь

Лишь в августе я созвал ребят в Скородинскую вершину за ореховыми прутьями для счётных палочек. Я взял отцовский складной ножичек с деревянной новой ручкой, который он недавно сделал сам. Ножичек был острый, как бритва. Когда мы вышли за деревню, вдруг подул ветер, понёс тучи. Покрапал дождь. Мы решили соорудить шалаш у большущего придорожного камня-валуна, быстро принялись за дело. Я вскарабкался на ракитку и нарезал веток. Дождь стал расходиться сильнее. Мы дружно нарвали травы и соорудили шалаш, забились в него и стали громко разговаривать. Над нами вдруг кто-то заорал. Шурка Беленький выглянул и с криком: «Пьяный!» — вылетел из шалаша. Мы разом развалили шалаш, пустились через рожь к деревне. Пьяный мужик ушёл по дороге через выгон на Село.

У Шуркиного дома я схватился, что у меня нет ножа. У ребят его тоже не оказалось. Я перепугался до слёз, побежал на поиски. Ребята последовали за мной. Мы прошли по тому пути, где убегали от пьяного, исползали место у камня, у ракиты — ножа не было. Мне стало страшно без ножа возвращаться домой. Отец ещё ничего не успел им сделать, ни разу не брал с собой, а я его потерял. Я не хотел его терять, он потерялся из-за пьяного, и мне было обидно, что за это мне попадёт от отца. Я взял с ребят слово, что они об этом никому не скажут, а я тоже сразу не признаюсь дома о пропаже.

До вечера время тянулось ужасно долго. Я сходил в одонья и набрал там охапку сухих сучьев для печки, потом вырубил у плетня репейник, подмёл сенцы и долил в кадушку у порога воды. Я готов был свернуть горы, только бы меня не наказали за проступок.

Первой пришла с работы мать. Она заметила в доме порядок, похвалила меня за это. Я немного обрадовался. Если отец начнёт меня стегать — мать теперь за меня обязательно заступится. Отец пришёл с работы, когда я стерёг по вечерней прохладе корову. Но я видел, когда он шёл домой. Корову я пригнал к дому позже всех, когда меня не раз похвалила мать.

— Хватит её закармливать, — встретила меня мать. — Отдыхай. Ты весь день работал у нас.

Мне было не до отдыха. Я стал наблюдать за отцом. Он обошёл огород, посмотрел на грядки, на пчёл, на вишни и осмотрел крышу на хлеве. Появился с работы и Мишка. Он принёс кусок косы, отдал отцу.

— Пап, можно наделать ещё ножей, — сказал он. — Выменял у Шурки Трегубого на шмелиный улей.

Отец повертел в руках косу, похвалил Мишку и сказал:

— Положи в инструмент. Пока ножи есть, пусть хранится про запас. Да и время сейчас мало. Надо нам хворосту подрубить на подрешетник для крыши, подвезти, а с новины соломки на него подбросить — крышу над коровой поправить. Вечерком завтра все втроём в Орешнике поработаем, а я выберусь потом, подвезу. Ты, Лёнька, топор принесёшь за сад. Там ивняк хороший поднялся.

— А когда, пап, принести? — спросил я.

— Как солнце пойдёт к Семёновым берёзкам, неси.

— Принесу. Можно, мы с Полинкой понесём?

— Несите, — разрешил отец и повёл нас ужинать.

Три дня мучила меня моя пропажа. Собирается отец утром на работу, я дрожу от страха, что сейчас ему и понадобится взять с собой новый ножичек в карман. Но он кладёт свой старый, к которому привык, и не расстаётся с ним. Я очень боюсь, что отец вдруг потеряет этот ножичек, и хочу, чтобы он забыл о новом, забыл бы, что его делал, что нож есть. Мне даже становится жаль отца, что он не знает, что его труд пропал даром, и только из-за меня. Мне хочется заплакать и со слезами рассказать отцу о потере. Но трусость мешает мне признаться. Она настойчиво твердит мне, что я в этом нисколько не виноват, что нож сам пропал.

Но потерял свой складной нож Мишка. Он приехал на обед и стал искать его по избе — не нашёл и сказал отцу, что он хотел срезать ровные побеги на обручи для кубаря, но не оказалось ножа.

— Возьмёшь новый, — сказал отец. — Только тоже не посей, а то ведь из них вторые не вырастают.

Я залился краской, остановил взгляд на миске со щами и только уголком глаза следил за отцом и братом.

— Зачем кубарь-то нужен? — сказал я. — У нас есть.

— Он развалится скоро, нечем будет рыбу ловить. А я до школы новый сплету, — сказал Мишка. — Вот прутья затвердеют, начну плести.

— А кто смотреть за ним будет, когда и ты, и я в школу уйдём?

— Вытаскивать на день будем.

После обеда Мишка сразу принялся за поиски ножа. Он обшарил всё — ножа как не бывало.

— Мам, ты не брала? — спросил Мишка.

— И не видала, что у вас за ножик был, — ответила мать.

— Отец какой сделал.

— Да тут он. Куда ему деться, если клали.

— А я знаю, а я знаю, — залепетала Полинка. — А Лёнька говорил, он потерял его от пьяного мужика.

Я стукнул сестру по голове.

— Мам, что она? — притворился я обиженным и бросился вон из избы.

— Я вам, пострелы, — закричала мать. — Всё враждуют..

Вечером я был так занят разными делами, что за стол садился последним, садился ни на кого не глядя.

— Пап, не смотрит, — кивнул Мишка на меня.

— Я уже знаю. Мне рассказали, — ответил отец. — Наказывать я пока не буду, может быть, ещё найдётся. Но возьмёт что ещё без спроса — будет ему на орехи.

Я заплакал и рассказал всё порядком. Мать пожурила меня и сказала, что я все дни хорошо помогал ей, искупил свою вину, что надо меня простить.

— А меня мой батюшка выдрал бы, как Сидорову козу, и, конечно, дня два не кормил бы, — сказал отец.

— А я сам не хочу, — сказал я и полез из-за стола.

— Сидеть! — приказал отец. — Добровольцев голодать нам не надо. Я рассказываю вам, как меня воспитывали. Я, если брал когда топор отцовский, долото или рубанок, то потом у меня спина неделю чесалась. Такой был ваш дед Никита, строгий.

— Худой старик был, — поправила мать. — Чем же ребятам учиться работать, как не отцовским инструментом? Наш дед Паня сам приставлял ребят к любому делу, когда справлял чего. Все мои братья теперь за что ни возьмутся, всё умеют делать.

Дед Никита жил в Москве. Я его ещё ни разу не видал и не знал, что он такой злой, обижал моего отца. Дедовская изба стояла заколоченная. Я иногда взбирался на железный навес с кем-нибудь, загорал и смотрел за садом. В саду росли в два ряда груши и яблоня-«конфеточка», как мы её называли, самая ранняя и сладкая. Наверное, этот сорт какой-то заботливый садовник вырастил специально для ребят. Только выберется завязь из цветов, чуть округлится — и уже сладкая, рви, если позволяют, и кормись.

Палочек я нарезал в глотовском саду за школой — кленовых. Однажды, когда уже скирдовали хлеба, скошенные вручную, а комбайном намолотили много зерна, и это зерно повезли сдавать на элеватор в Чернь, я с Лёнькой, Пататаны и Шурка Беленький прокатились с обозом до глотовской кузницы. Мой отец был в обозе. Он наказал нам идти сразу домой, но лишь обоз скрылся за садом, мы свернули на межу, обошли огороды кузнеца и Фили — портного — и нырнули в непролазные заросли терновника и разных деревьев, выросших от семян, занесённых ветром с деревьев по канаве сада.