Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Пап, я принёс сову. Старые нашли её. К лесу полетела.

— Будет жить, значит, пользу нам приносить.

— Пап, а она плакала. Только слёзы у неё жёлтые.

— Может быть. От неволи слёзы могут быть не только жёлтыми, но и чёрными.

С обеда на второй день от начала сенокоса всех женщин бригадир нарядил сгребать сено в валы. До обеда все пололи просо. Я был с матерью на прополке, носил от неё охапками выполотую траву, складывал на меже в кучку. Бригадир, Колькин с Тикой отец, пришёл с саженью замерять прополотое поле, объявил, что после обеда всем с граблями на луг. Я обрадовался, что мне не надо будет таскать тяжёлую, с колючим осотом траву, можно будет купаться в пруду до самого вечера, или играть с ребятами в войну, разбойников, или сходить за ягодами под Макеечкин ров.

После обеда отец лёг под ракитой у погреба отдыхать. Мы с Мишкой отправились на купанье, а когда вернулись, то мать была уже в светлом сенокосном наряде, весёлая и молодая. Бригадир, Василий Кузьмич, сходил на выгон к колхозному сараю, где на ракитке висел кусок рельса, и позвонил, что пора выходить на послеобеденную работу.

Косари выходили с косами на луг, когда начиналось предвечернее похолодание. У отца оставалось время побыть дома. Он занялся очисткой от мусора погреба, а мать взяла грабли и присоединилась к большой толпе сгребальщиц сена. Все мальчишки тянулись за ними. Я тоже не отстал от них. Всем было радостно, похоже на праздник. За деревней моя мать с Пелагеей Лукьяновой разом затянули песню, бабы с девками подхватили запев и до самого луга шли с песнями.

Сено граблями сгребали со склонов вниз в пышные валы, а уже через день его складывали в1сопны. Мы бегали по кустам, играли в прятки, пока нас не прогнали под вечер домой, встречать скотину.

Мать пробыла на лугу долго. Я уже стерёг с ребятами на вечерней росе корову, когда издалека до нас донеслась песня. Я узнавал голос матери, гордился, что она запевает все песни, и радовался: скоро закончится сенокос, потом скосят рожь, и я пойду в школу.

Отец ходил на сенокос, а Мишка пас за него лошадей. Но когда на первом лугу скопнили сено, бригадир дал Мишке наряд возить к стогам на волокушах, называвшихся у нас возюльками, копны. В конюхах остался на время один дед Алексан. Мать рассудила и сказала так, что я мог бы днём-то попасти с ним табун, но пропадать весь день в лугах без ребят я не захотел. Начнут стоговать, ребята будут кататься, утаптывать на стогу сено, а я скучай с лошадьми. С Мишкой я стал бы их пасти. Сейчас сказал, что меня Кузьмич тоже послал стоговать сено.

Вечером, когда он говорил Мишке, что с утра должен выбрать себе лошадь и отправляться на луг, я спросил:

— Дядя Вася, а нам можно тоже работать?

— Кому вам? — спросил бригадир.

— А мне, Кольке вашему с Витькой, Лёньке Смалькову, Шурке Беленькому и всем.

— Кому дома делать нечего, тем можно. А Колька с Витькой должны с бабкой идти за дровами.

— А-а, — ответил я, поняв, что мне можно отправляться на работу вместе со всеми.

Утром Мишка меня отставил из помощников, сказал матери, что я настроился на луг, и она приказала мне строго-настрого смотреть за домом и огородом и, если надо, помогать бабке Анюте смотреть за девками. Девками были моя и Лёнькина сёстры. За домом смотреть я согласился, но смотрел недолго. Мать — за порог, и я — двери на засовы и за ребятами.

Первых я встретил Кольку с Тикой. Они отбивались от бабки Фёклы, чтобы не идти в Орешник за дровами. Тика ныл, что у него вывихнулась нога и распухла, а Колька твердил, если брат не пойдёт, то и он один тоже не пойдёт. Бабка обрадовалась, когда я появился у них.

— Вот и Лёнька пойдёт с нами. Потихоньку да полегоньку по вязаночке принесём — на истоп и хватит.

— А когда, баб, пойдём? — спросил я.

— Возьмём верёвочки, да и тронемся, — ответила она.

— Я схожу за верёвкой, — сказал я и кивнул Кольке пойти со мной.

Колька вышел за мной следом. За порогом я шепнул ему:

— Пойдём, а на плотине спрячемся. На луг сбегаем, покатаемся на возюльках и в сене покувыркаемся. Тике скажи…

Бабка Фёкла закрыла сенную дверь на замок. Радостная она сходила с горки на плотину.

Мы шли бойким шагом впереди неё. По середине плотины, где в половодье иногда сбрасывалась вода, по склону росли буйно лопухи. Не доходя до лопухов, я сказал Кольке с Тикой отстать от бабки, а я буду идти впереди и заговаривать её.

— Вы сразу в лопухи, как она пройдёт, а я потом в овраг. На ручье встретимся.

Колька сел и, плюнув на подошву, сказал:

— На татарку наступил. Целых сто иголок вкололось.

Он стал вытаскивать понарошку иголки, а Тика подошёл к воде, окунул ногу и простонал:

— Ноет вся нога. Я потом совсем не смогу ходить.

— Давай поправлю, — назвалась бабка Фёкла. — Разом и побежишь. Тряпочка холстинная перетянуть — у меня вот она.

— Да, ты вон Лёньке правила руку и скривила. Хочешь и мне ногу скривить?

— Вот уж напраслину несёшь. Где-то у него скривлена рука. Я правила-то её — все косточки перебрала.

— Правда, баб, — сказал я и выставил руку, изогнув её в запястье.

Бабка Фёкла, слепо щурясь, направилась ко мне. Колька скатился в лопухи и следом за ним протопал Тика. Я не стал ждать бабку, пошёл по плотине к оврагу.

— Погоди, погоди, — останавливала она меня, — дайка мне взглянуть.

— Не, потом, — ответил я.

Бабка Фёкла обернулась, позвала внуков:

— Колька, Витька, вы где?

Я спрыгнул с обрыва в овраг, проехался и по сыпучему глинистому склону на четвереньках пробрался за изгиб, затаился под обрывом.

— Ребятки, ребятки, потом поиграете в пряталки. Пойдёмте скорее от жары…

Мы сошлись у ручья, сели на траву.

— Она меня чуть не увидала, — сказал Тика.

— Ты топаешь, боишься на пузо упасть, — сказал Колька. — С тобой ничего делать нельзя.

— А ты какой? Ты сам такой, — возразил Тика.

— Не спорьте, — остановил их я. Они могли разодраться. — Давайте искупаемся — и на луг. Там теперь вовсю возюльки возят.

— С плотины вода холодная, — сказал Колька. — Пойдёмте в хвосточек.

В хвосточек, на мелководье, мы не пошли, а побежали наперегонки. Я первым добежал до места купания, разделся. Колька бежал следом, раздевался на бегу. Тика тоже стягивал рубаху, но застрял в рукавах и забрёл в крапиву.

— Тика, — крикнул я, — ты сбегай за Беленьким и за Лёнькой Смальковым. Мы тебя подождём.

— Да, а купаться? Один я не полезу в воду.

— Мы тебя подождём. Я сказал же.

— А к кому сперва бежать? — спросил Тика.

— За Лёнькой, а потом за Шуркой.

Ни того, ни другого не оказалось дома, сообщил, вернувшись, Тика и влез в воду. Мы обмылись на глубине от ила и разом вылезли.

— А вы меня обманули, — застонал Тика. — Говорили подождёте, а сами… сами вылезли.