Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Лёнька, ты хочешь покататься на мне?

— Хочу, — согласился я.

Коза поддела меня за подол рубахи острыми гнутыми рогами, понесла между возов. Надо мной смеялись мальчишки. Я злился на козу, болтал в воздухе руками-ногами, но оставался на козьих рогах на посмешище честному народу.

Не ведаю, что со мной сотворила бы коза, не проснись я вовремя. Я был весь мокрый от пота. Каким-то образом я укутался в свиту с головой да чуть было не задохся от летней жары. Проснувшись, я увидал на возу длинный сноп лыка. Второй сноп стоял у телеги. Отца не было. Мать принесла воды и заставила меня умыться, потому что на меня, сладкого после конфет и мороженого, роем липли мухи.

— Понравилось тебе мороженое-то? — спросила мать.

— Не, — ответил я. — Плохое. Я его тебе оставил.

— А где ж оно?

— В телеге под сеном.

— Э, да кто ж его оставляет, — загоревала мать. — Добро такое загубил.

— Не загубил. Я его завернул.

— Посмотри, как ты его завернул.

Я нашёл под сеном мокрую слипшуюся бумажку. Мороженого не было.

— Оно же тает, как зимний лёд, сыночек, — сказала мать. — Его купил — и разом в рот. Ну, да ладно. Не тужи. А я тебе, пока ты тут спал, новые штаны с рубахой купила. Давай-ка мы их примерим.

На соседнем возу сидела девочка и уплетала за обе щёки котёлку, так у нас назывались баранки. Мне для примерки надо было снимать штанишки, а под ними ничего друй)го не было, трусиков нам не шили и не покупали, и я отказался от примерки покупок.

— А, да ну что ты стесняешься, — уговаривала меня мать. — Там вон побольше тебя прямо в магазине раздеваются и меряют — не стыдятся. Ну, да ладно. За городом остановимся, померяем.

Я с любопытством посмотрел на брючки. Всё время мать шила мне сама вручную и штаны, и рубаху, шила без карманов. Покупные-то, наверное, с карманом, а если с двумя, как у приезжавших на лето в деревню москвичей, то тогда у меня будет во что прятать и ножичек, и рогатку, и камешки, всё, что найдётся на дороге. А когда пойду в школу, то можно класть в карман хлеб и есть, когда захочется. И я не вытерпел, сбросил с себя штаны и надел новые. Они оказались с двумя карманами и со множеством пуговиц. Но к моему огорчению, они были так велики мне, что я в них утонул. Я сразу заподозрил, что брюки отдадут Мишке, от преждевременной обиды не удержал в ресницах слезу. Мать взглянула на руку и в небо, сказала:

— Дождик, что ль, капнул? А штанишки-то как раз по тебе. Снизу подверну — надолго тебе хватит.

Мать радовалась покупкам, удачному базару. Отец тоже был весел. Он принёс охапку мочала, тогда ушла мать и накупила махоток под молоко и горшок под сметану.

Отец аккуратно уложил в телеге покупки, запряг лошадь — мы тронулись на выезд, а базар ещё продолжался, шумел, гудел, торговался.

Под Карауловой горой отец опять поил лошадь. Мы тоже пили родниковую воду. Дорога к дому была более скорой. Возок наш стал легче. Лошадь сама поспешала к своему табуну. Отец посматривал на солнышко и подгонял её. Он рассчитал, где должно быть солнце, когда мы подъедем к Каменке, и только на изволоках давал лошади передохнуть.

О городе, о речках, о дороге и базаре я несколько дней не переставая рассказывал ребятам, пока не узнал каждый, как хорошо ездить в город. Из всех моих дружков в городе был лишь один, Васька Федосеев. Он добавлял что-нибудь к моим рассказам, лез на спор. Он говорил, что в речке руками нельзя поймать рыбу, потому что речка широкая, а рыба маленькая.

— А вот мой отец поймал, — доказывал я.

— Не ври уж. Мой почему-то не поймал, а твой поймал.

— Мой отец умеет ловить рыбу и всё умеет делать. Вот! У нас и пчёлы есть, а у вас нет.

— А ты паровоз не видал, — сказал Васька, — а я руками его трогал. И кочегара ты не видал.

Я уступил Ваське в споре, сказал:

— А меня отец опять возьмёт в город паровоз показывать. Да, он говорил, все паровозы в Москву уехали, когда вернутся, мы поедем и будем смотреть их.

О том, что Васька не поверил, что можно в речке поймать руками рыбу, я сказал отцу.

— Надо доказать ему это, — сказал отец. — Поедем завтра в Глотово — его пригласи, других возьми ребят в свидетели — там и покажем, как ловят рыбу в речках.

Мы целой ватагой приехали на глотовскую речку. Отец пустил лошадь в траву, сказал:

— Ну, вот тут и можно попробовать ловить рыбу руками. Надо подвернуть штаны, высмотреть, где из-под камушка торчит рыбий хвост, подкрасться и брать её.

— А она не укусит? — спросил Тика.

— Такая рыба не кусается. Она сразу проглатывает, если набросится на тебя.

— Я не полезу ловить, — сказал Тика.

— Мне тоже неохота, — заявил Лёнька Смальков.

— Дядя Данил, а можно портки снять? — спросил Шурка Беленький.

— Снимайте и портки, и рубахи. Рыбачить так рыбачить.

На траву полетели кепки, рубахи, штаны.

— Только в воду не бросайтесь, — предупредил отец. — Рыб распугаете.

Он подошёл, пригибаясь, к берегу, опёрся руками о колени и стал рассматривать каменистое речное дно. Мы выстроились рядом.

— Есть рыбёшка, — сказал он шёпотом. — Васька, смотри. Вон круглый камень лежит, а из-под него тёмные ленточки показываются и снова прячутся. Это гольцы. Заходи снизу по течению, подводи руки и лови.

— А нам можно? — спросил я.

— Вы подождите. Учитесь, как он будет ловить.

Васька сошёл в воду и стал красться к круглому камню, откуда показывались зеленоватые рыбьи хвостики, похожие на пиявок.

— Руки ко дну опускай, — шепнул отец.

Васька опустил ниже руки, скользнул в ямку и с головой окунулся в воду. Мы засмеялись.

— Тише! — предупредил отец. — Рыбак никогда не должен веселиться. Смешное нашли — человек окунулся.

— Холодная вода, — тряхнув головой, сказал Васька.

— Не осень, ничего, — подбодрил отец. — В речке всегда вода колючая. Речка — не пруд. Где там гольцы? Не разбежались?

Васька обнял камень и, вскочив над водой, закричал:

— Есть! Поймались! Две штуки!

— Ну, вот, — сказал отец. — А ты не верил, что в речке руками можно поймать рыбу.

— Я верил, — сказал Васька. — Только она маленькая.

— Можно и большую поймать. Только высмотреть её надо или найти под корягами.

— Дядя Данил, а нам можно ловить? — спросил Шурка Беленький.

— Валяйте, ловите, — скомандовал отец.

Мы бросились в воду, устремились к камню, стали хватать друг друга за пальцы, стукаться головами, потом принялись брызгаться, толкаться. Вода перестала казаться холодной. С одного места мы понеслись на новое и забыли о рыбе.

К отцу подошёл глотовский дед Гриша Белый. Они повели о чём-то разговор, а мы за крайним домом нашли глубокое место и стали купаться по-настоящему.

Накупавшись, я отозвал Лёньку. Мы пошли с ним вверх по течению по узкой береговой дорожке, подходившей к омутам и огибавшей ивовый кустарник. Из каменистой горы били родники, холодными быстрыми ручейками разрезали дорожку.