Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Ага, — согласился я и слез с телеги.

Камни были холодные и колючие. Я прокрался к роднику, по-отцовски лёг и погрузил губы в воду.

— Смотри, не много пей — простудишься, — предупредила мать.

У меня поскользнулась на гальке рука, и я всем лицом до ушей окунулся в ледяную воду. Я быстро вскочил на ноги, чихнул и стал обтираться подолом рубахи.

— Будь здоров! — рассмеялся отец. — И попил, и умылся. Разом два дела сделал. Чистым по городу поедешь.

Лошадь вытянула телегу на городскую улицу к деревянным резным домикам с пышными вишнями над заборами, и мы поехали по городу к базару.

На базаре было много подвод. Ещё далеко от того места, где отец остановил лошадь и распряг её, нас встретили мужики-цыгане и спросили, что хозяин везёт продавать. Отец ответил им. Они назвали цену овце. Один цыган погнался за подводой, покупая овцу, но отец отвечал ему довольно вежливо, что продаст её, но прежде узнает, по какой цене будут на базаре овцы. Цыган был чёрный с красными белками глаз, очень страшный. Но я не раз видал цыган, проезжавших через нашу Каменку, и не боялся его.

Ближе к базару наш товар проверили другие мужики, городские. Один ощупал овцу и назначил ей цену. Отец не отдал товар и этому покупателю. Он подъехал к прудочку и поставил телегу в ряд со стоявшими с вечера телегами. Я осмотрел соседей, поклажи на возах. Они уже разместили свой товар дли продажи: овец держали на привязи у телег. Овцы были измятые, сгорбленные, словно больные. Кошёлки с курами стояли на земле. К возам подходили старушки с мешками и вениками и спрашивали, можно ли подмести у телеги рассыпанный лошадьми овёс. Там, где разрешали им подмести, они сметали овёс в мешки, для своих кур.

Отец поднял у телеги оглобли вверх, к небу, привязал к тележному задку и надел лошади на голову торбу с овсом.

— Пожуй овсеца с дорожки, — сказал он, — потом за пехтерь примешься.

Отец снял с воза овцу, развязал ей ноги и поставил на привязь к телеге. Она тоже оказалась горбатой, совсем не похожей на ту, какой была дома, вся дрожала, словно замёрзшая.

— Ну, мать, глядите а я пройдусь, приценюсь, что тут почём, — сказал отец и пошёл мимо телег.

После тряской дороги, колёсного шума-стука я заметил, как зачинался базарный шум. На улицах, сходившихся к базарной площади, скрипели возы, ревела скотина, хрюкали свиньи и визжали поросята. На базаре кричали гуси, блеяли овцы, распевали петухи и говорили, и кричали люди.

Мне захотелось пойти с отцом, но я поздно спохватился, он уже скрылся за повозками и смешался с базарной толпой. К нам подошёл высокий дед с молодайкой, спросил цену овце.

— Пока и не знаю, сколько просить, — ответила мать. — Мужик пошёл цену узнавать.

— Кто тут мужику цену назначит? — спросил дед недовольным тоном. — Сколько сам запросил бы, столько-то и стоила бы.

— Запросить и мильон можно, — сказала мать. — Надо по-людски…

— Хоть одну тыщу мильонов проси, — ответил дед. — А я тебе красненьку дам — и будь довольна.

— Э, да отдавай три красненьких, — отчаялась мать, — и с богом!

— Нет, милая, я тоже ещё похожу. Базар только разгорается.

— Походишь, а пристаёшь, — обиделась мать. — Иди, любуйся. Такой овцы тебе век не сыскать.

За первыми покупателями подошли две старые цыганки, предложили погадать матери.

— Только позавчера гадала, — ответила мать. — Ваши через Каменку табором проезжали — гадала.

— Никто тебе правды не скажет. Настоящая правда только в картах у Марии. — Говорившая цыганка показала на молчавшую. — Её все знают. Она всем правду говорит. На золотом колечке может погадать.

Каждый раз, когда через Каменку проезжали цыгане, мать гадала. О чём ей было гадать, неизвестно было. Никого на стороне из нашей семьи не было, все были здоровы, учились, росли, работали, но она гадала и прогадывала всегда деньги, хлеб, яйца или масло. Цыганки за гаданье брали всё, что им предложат. Брали они за своё враньё и холстиной, и шерстью, и вышитыми полотенцами, и разным тряпьём, на взрослых и малых. Отец не верил цыганкам, смеялся всегда над ними, за что они начинали ему грозить.

Погадать матери у цыганок помешал отец. Он привёл покупателя и продал ему овцу. Мать осталась распродавать остальной товар, а мы с отцом пошли по городу. Ему надо было взять в каком-то учреждении справку. Мы пошли по улице под стрижеными липами — и вдруг свершилось чудо.

Я нашёл между липами десять копеек. Серебряная монетка блеснула на солнце. Я думал: стёклышко, поднял, но это оказались настоящие деньги. Я не помню, что было за учреждение, куда мы ходили с отцом, но на обратном пути он повёл меня по торговым рядам, показывал разные товары и в одном магазине купил мне кепку с подкладкой в весёлых красненьких цветочках. Я надел кепку и не захотел её снять.

— Ну, так с обновками не поступают, — сказал отец. — Кепка тебе куплена для школы, а ты её сразу носить собрался. Пусть дядя завернёт её нам, чтобы не запылилась. Первого сентября наденешь новенькую.

Я снял кепку и, отвернувшись от всех, сунул её на прилавок. Отец взял обновку, спрятал.

— Ну, вот уже и Федулом стал, — сказал отец. — Федул, ты что губы надул? Ладно, не дуйся, а то лопнешь. Пойдём в другой магазин, поищем чего-нибудь сладенького.

— Не нужно мне сладенького, — пробурчал я.

У входа в другой магазин отец положил мне на голову руку, сказал:

— Давай, сын, договоримся с тобой, что больше ты нигде и никогда не будешь ни на кого обижаться, если тебе что-то не разрешают взять, и никогда не спеши наряжаться. Будешь думать о нарядах — толку из тебя не выйдет.

— Ладно, не буду думать, — ответил я.

— Держи твою находку. В этом магазине купи себе то, что понравится.

В магазине продавались конфеты. Я смотрел на полки и выбирал, каких мне купить. Все, которые были в бумажках, мне не понравились. Я показал на разноцветные леденцы — и мне продавец отвесил целый кулёк. Я тут же забыл о кепке, поспешил к матери показать ей свою первую покупку. По пути отец купил мороженое и дал мне его. Когда мы вернулись, он оставил меня одного караулить повозку, а сам с матерью снова пошёл по базару.

Мороженое мне не понравилось. Оно было очень холодное и сладкое. Я положил его в сено, чтобы потом отдать матери, и принялся за свои леденцы.

День разгорелся жаркий. Лошади фыркали, отмахивались от мух, звенели сбруей. Петухи больше не пели и не визжали поросята. Глухо гудел базар, разморившийся на жаре. Я устал смотреть на многолюдную толпу и гурты скота, на разноцветные наряды, притаился в сене и уснул.

Мне снились цыгане и козы. У нас в деревне не разводили коз. На базаре я увидал их впервые. Они были смирные, казались лучше овец. Приснилась мне большущая коза. Она подошла ко мне и спросила: