Алки Зеи - Петрос идет по городу

Недавно он сообщил по секрету Петросу, что его приняли в свою банду пятнадцатилетние парни — он там, мол, самый младший, — которые по ночам воруют у немцев и итальянцев части от автомашин. Петрос поверил своему приятелю, потому что тот в последнее время стал действительно поздно возвращаться домой, громко топая по лестнице.

— У нашей банды есть даже свой гимн, — подмигнул ему лукаво Сотирис.

— Свой гимн? — с удивлением переспросил Петрос.

Сотирис принялся напевать:

«И саботаж, и спекуляция», — подумал Петрос. Потом он уселся поудобней на ступеньке, чтобы верхняя не врезалась ему в спину: ведь от него остались теперь кожа да кости. Он собирался долго просидеть на лестнице, чтобы все обдумать, но не знал, с чего начать.

То́брук… Эль-Аламе́йн… Названия городов, напоминавшие фильмы, где играли Эррол Флин и Га́рри Ку́пер и еще одну картину с Толстым и Тонким, Ло́релом и Ха́рди. Эти актеры исполняли роли солдат, которые рассыпали по песку гвозди, чтобы об них поранили босые ноги их преследователи, а сами они спаслись. Но теперь немцы наступали, взяли Тобрук и Эль-Аламейн, и папа, услышав об этом по радио, сказал: «Дерьмо» — и не захотел дальше слушать передачу. Что же теперь с дядей Ангелосом? Воюет ли он в Африке вместе с англичанами? Если он даже рассыпает в пустыне гвозди, то немцам это ничем не грозит: они носят сапоги с толстенными подошвами, которые не проткнешь даже железным прутом. По словам дедушки, если англичане одержат победу, дядя Ангелос будет купаться в золоте, потому что англичане как истинные джентльмены отблагодарят всех, кто им помогал.

— Дядя Ангелос воюет не ради денег, — возмутилась Антигона.

— Ну хорошо, хорошо. В этом доме слова сказать нельзя, — процедил сквозь зубы дедушка.

Петрос знал, что дядя Ангелос никогда не стал бы воевать ради денег, но хорошо бы у него нашлось немного мелочи, чтобы купить для племянника в Африке, когда кончится наконец война, говорящего попугая. А если победят немцы и их союзники? И на долгие времена, на четыреста лет, как при турках, Греция останется в руках завоевателей? Ахиллес и Яннис утверждают, что это невозможно.

— Мы будем бороться с врагами и прогоним их.

— Кто будет с ними бороться?

— Погоди, увидишь.

Петрос не мог больше ждать. Он спешил. Спешил вырасти. Чтобы все знать и понимать. Хотя то и дело ему говорили, что он сильно вытянулся, вырос, его, как ни крути, не считали взрослым. А ведь если он сейчас, сидя на лестнице, вытянет ноги, то достанет ими до третьей ступеньки, хотя в прошлом году с трудом доставал до второй.

— Не думай, что ты все знаешь, — твердила ему без конца Антигона.

— Ты, миленький Петрос, все знаешь, — роняла она иногда, пытаясь подольститься к нему.

По правде говоря, она замучила его своими поручениями. Например, гоняет с записочками к поэту Костасу Агариносу. Ахиллес тоже посылает его с записками, но по поводу важных дел, и поэтому он, Петрос, теперь не может бегать по городу с любовными посланиями госпожи Антигоны.

Он повертел в кармане листок, сложенный, как обертка от порошка, купленного в аптеке. Антигона уговорила его отнести сегодня вечером эту записку. Теперь он жалел, что согласился, и поэтому кипел от негодования. Может же его сестрица ходить с Ритой в мастерскую к Дросуле, выполнять разные задания Ахиллеса, но перед сном она, как ни странно, обливает слезами подушку, потому что Костас Агаринос опять не пришел на демонстрацию.

— Не трус же он, — сквозь слезы говорит она Рите.

— У него есть на то какая-нибудь серьезная причина, — шепчет Рита, всегда готовая утешить подружку.

Петрос подумал, не скатать ли записочку Антигоны в комок и не дать ли проглотить Тодоросу, но вдруг ему вспомнилась Алексия из книги. Разве она любила бы Константина, если бы он не был храбрым и красивым?

«Так и быть, отнесу, — решил он, — но только в последний раз». Впрочем, Алексия делала все возможное для родины и, разумеется, для Константина. Как видно, есть такие замечательные женщины, размышлял Петрос. Вот, например, Дросула… Она особенная, не похожа ни на одну из знакомых девушек. И у нее такие темные и длинные волосы! Он не мог представить себе Дросулу, закручивающей их на тесемочки. Порой она напоминала ему маму, прежнюю, довоенную, хотя лицами они совсем не были похожи. Внезапно у него промелькнула мысль: неужели он не любит больше теперешнюю маму? А может быть, ему, как Антигоне, нужна другая мама, которая пусть и не ходит на демонстрации, но хотя бы записывает на листочках последние новости, услышанные по радио, как это делает папа?

Ведь папа, привыкший во всем подчиняться маме, на сей раз проявил характер и продолжал заполнять свои листочки и прятать их за рамку портрета Великой Антигоны, хотя мама твердила, что он «играет в доме с огнем». Самое удивительное, что даже дедушка после одного более или менее сытного ужина предложил папе:

— Хочешь, я перепишу для тебя кое-что из этого вздора? — И потом добавил, что у него, по общему признанию, каллиграфический почерк, и когда он служил в труппе Великой Антигоны, то переписывал все роли.

С тех пор часто по вечерам, сидя за столом друг против друга, папа и дедушка усердно писали, как два примерных ученика, готовящих домашние уроки. Папа всегда хранил молчание, а дедушка брюзжал и ругался, если ему приходилось отмечать на листке какую-нибудь победу немцев.

Теперь бесплатные обеды получали уже все, бакалейщик выдавал по карточкам немного оливкового масла, фасоли и гороха, теперь уже меньше людей умирало на улицах от голода, и к дедушке понемногу вернулась его былая веселость и любовь к шуткам. Он без конца раскладывал наполеоновский пасьянс, окрестив по-своему карты. Черви стали русскими, пики — немцами, трефы — итальянцами и бубны — союзниками. Иногда Антигона и Петрос принимали участие в раскладывании пасьянса. Стоя за спиной дедушки, они давали ему советы, в особенности когда преимущества получали пики, то есть немцы.

— Дедушка, передвинь короля червей. Разве ты не видишь, что он в окружении пик?

— Неужели мне жертвовать русским генералом? — кипятился тот. — Как я буду потом наступать?

Частенько вмешивался и папа:

— Спасайте своих русских, отец. Иначе их ждет полный разгром.

— Что вам известно о русских? — негодовал дедушка, который считал, что, кроме него, никто о русских понятия не имеет. — Спросите лучше меня, я о них все знаю.

— Дедушка, откуда ты знаешь? — приставали к нему внуки, заранее предугадывавшие ответ.

— Из «Анны Карениной»… Посмотрели бы вы, как Великая Антигона играла Каренину! Незабываемо! Каренина — это сама жизнь, само очарование!