Донат Шайнер - Сорванец

ВЕСНА

Пришла весна. А весна приносит с собой новые игры, новые занятия. Мы уходили за город, словно хотели выяснить, что где изменилось за зиму. Всюду была сплошная грязь. Но лес благоухал, серёжки тянулись в длину, а ива была усыпана «кошечками». Земля была пропитана водой, но там, где солнце пригрело межу́, можно было ненадолго присесть.

Первое наше путешествие привело нас в лес, который назывался Сладкий. Он был за городом, на крутом склоне, который выбегал к реке. Там всегда появлялся первый весенний цветок — медуница. Лес был устлан её тёмно-зелёными листьями, а местами уже пробивался и её сине-фиолетовый цвет. Робкий, но душистый.

Солнечным днём я отправился в Сладкий. «Нарву букетик цветов и отнесу учителю в школу». То ли я действительно хотел сделать ему приятное, то ли мне просто захотелось, чтобы меня похвалили.

На ночь я поставил букетик в кружку с водой, а утром понёс его в школу. Бабушка меня похвалила, а ребята смеялись:

— Гляньте, несёт букет, как девчонка!

Ну и пусть, зато когда господин учитель меня похвалит, вам будет не до смеха.

Учитель взял букетик, понюхал цветы, полюбовался ими, а обо мне сказал, что я хороший мальчик. В этот момент я сам себя не узнавал. Мне казалось, что я не сижу за партой, а витаю в воздухе.

Но прежде чем кончился урок, господин учитель изменил своё мнение обо мне. Он призывал на мою голову громы и молнии и обещал поставить мне двойку по арифметике. Интересно, что я тогда натворил? Мешал заниматься? Или, может быть, списывал? Скорее всего, списывал, потому что некоторых учебников у меня не было, денег на тетрадки мне бабушка дать не могла, поэтому всё упущенное приходилось навёрстывать в школе. У меня не было сделано задание. Учитель подошёл ко мне, чуть ли не улыбаясь, и совершенно спокойно сказал:

— Я продиктую тебе записку для твоего отца, чтобы он тебе всыпал как следует.

И он сдержал своё слово: дал мне лист бумаги и начал диктовать:

— «Дарагой папочка, так как я сигодня плохо вёл себя в школе и огарчил гаспадина учителя, выпарите меня. Об этом вас просит ваш сын».

Господин учитель взял листок в руки, прочёл написанное мною и заявил:

— Безобразничать ты умеешь, а вот попросить, чтобы тебя выпороли, не умеешь. Посмотри, что ты написал! Ты даже не знаешь, где пишется «о», а где «а». Я сам тебе напишу, а ты дома перепишешь это предложение сто раз. Надеюсь, тогда ты запомнишь правило как следует!

Он написал записку каллиграфическим почерком, а я должен был её подписать, чтобы дома знали, что она действительно предназначается мне. Между тем в коридоре зазвенел звонок, и учитель собрался уходить. Я выскочил из-за парты и торопливо сказал:

— Господин учитель, у меня нет папы, кому же мне дать подписаться?

Учитель посмотрел на меня и сказал:

— Маме!

Так же торопливо я возразил:

— Мамы у меня тоже нет.

— А кто же у тебя есть? — спросил он.

— Только бабушка, но она не умеет ни читать, ни писать.

Учитель склонился надо мной и тихо сказал:

— Тогда не отдавай записку никому, порви её. И в следующий раз веди себя хорошо, — и вышел из класса.

Всю перемену ребята завидовали, что мне так повезло. Любой из них был бы не прочь оказаться на моём месте — не носить домой записки с требованием выпороть их. Но им нечего было мне завидовать.

За неимением отца меня не раз наставлял на путь истинный сам господин учитель Горжейш. Он был высокий и толстый. Вот он входит в класс, оглядывает нас поверх очков и начинает урок. Как чудесно, как тихо было бы в классе, не будь там нас, сорванцов! Только тогда бы, пожалуй, класс опустел почти полностью, потому что нас было много и все мы друг друга стоили.

Из камыша, что рос на пруду, мы вырезали трубочки и стреляли из них хлебными крошками. Только господин учитель повернётся к доске, чтобы написать для нас прописи, — уже начинается. Кто-то выдул хлебный шарик, и он стукнул в доску, у самой руки господина учителя. Рядом тюкнул ещё один. Потом ещё. Учитель Горжейш медленно поворачивается и оглядывает класс В поисках виновника. Не нашёл. Тогда он опять начинает писать на доске. Дописал первое слово, и опять шарик — тюк! — о доску. Это уже не шуточки. Он швыряет мел оземь — тот разлетается на кусочки, — садится за стол и вызывает первого попавшегося. Вопрос за вопросом, а результат? Двойка! И подзатыльник в придачу! По классу прокатывается смех. Господин учитель окидывает класс взглядом, и все умолкают.

Потом он берёт новый мелок и продолжает писать на доске. Но тут в тишине раздаётся странный звук. Словно по классу с жужжанием летает невидимая пчела. Мы-то знаем, что это. Это Ярда Кубел вставил в щель парты вязальную спицу — стоит коснуться спицы пальцем, как она начинает вибрировать, издавая этот странный жужжащий звук. Установить место, откуда он исходит, было почти невозможно. Он звучал по всему классу. Он словно бы раздавался даже из углов.

Господин учитель Горжейш хорошо знал этот звук. Он отбежал от доски, но не знал, в какую сторону направиться. Все мы сидели тихо, образцово.

— Хватит! Никаких занятий! — загремел голос господина учителя. — Чья эта работа? Кто это здесь с цепи сорвался? Сейчас же назовите мне этого негодника!

Никто не раскрыл рта, никто не поднял руку. Класс единодушен. Все сидят как статуи, в том числе и Ярда Кубел. Стоило учителю умолкнуть и повернуться к нам спиной, как жужжание раздалось опять. Учитель дёрнулся. Он окинул весь класс ястребиным взглядом. Он явно пытается определить место, откуда исходит звук. Безуспешно. Ярде стоит шевельнуть пальцем, чтобы оттянуть спицу, и дрожащий звук снова разносится по классу.

Обстановка накаляется. Кто-то за это поплатится. Но кто? Тот, кто в эту минуту улыбнётся или шевельнётся. Выдержать, выдержать! Ярда себя не выдаст.

Вдруг кто-то засмеялся. Это был сдавленный смех, скорее какое-то прысканье. Но и этого достаточно! Учитель Горжейш налетел на него, и судьба его была решена. Где бы ни сидел мальчик, учитель выволакивал его из-за парты, хватал за шиворот и за штаны на заднице и нёс его к дверям.

Но на этом дело не заканчивалось. Тот, кто сидел ближе к дверям, распахивал их, и учитель выбегал со своей жертвой в коридор. Двери опять захлопывались, а в коридоре раздавался подозрительный шлепок.

Учитель возвращался в одиночку.

— Продолжим занятия, — заявлял он.

Инцидент был исчерпан, тишина восстановлена. Ярда Кубел убирал спицу, но не на вечные времена. Вскоре история повторялась. Опять кого-то выбрасывали, опять кто-то получал плохую отметку по поведению.

Нелегко было заниматься с таким классом. Но господин учитель Горжейш хорошо понимал нас. Когда он встречал бабушку, он всегда говорил ей: