Василь Хомченко - Боевая тревога

Сияние давно окончилось, а я, точно очарованный, все смотрел на небо. Подняв головы, стояли и мои пионеры. Молча мы направились в город. По дороге я признался, что северное сияние увидел впервые. Вера сказала, что она уже видела это чудо в прошлом году. Большинство же пионеров, в том числе и Ниточкин, ни разу не были свидетелями этой оргии света и красок.

«Вот и хорошо, – радовался я. – Поход им, стало быть, запомнится».

В городе, когда все уже разошлись по домам, ко мне приблизился Ниточкин и молча, чтобы никто не заметил, отдал мне найденный в тундре шарф.

– Возьмите свой, а мой отдайте, – сказал он и потряс на прощание руку. – Спасибо вам, Александр Степанович, за северное сияние и за… обед. За все спасибо.

Мы обменялись шарфами, и Ниточкин повернул в свой двор. Вера проводила меня в гостиницу. В вестибюле я спросил ее:

– Ну как, поход понравился отряду?

– Конечно, – засмеялась она. – Здорово, Александр Степанович, вы с этим шпионом придумали.

Я понял, что и Вера обо всем догадалась.

– У нас была цель и тайна. Она и вела всех.

– Ниточкин вас разоблачил в пещере. Пачки были завернуты в газету, на которой фамилия ваша написана…

– Ну? – удивился я.

– Но никому не сказал. Когда ж это вы нам трассу проложили?

– В субботу вечером.

– И шарф потеряли. Пленку и обрывки газеты раз бросали, запас в пещере оставили… – Вера, откинув назад голову, засмеялась.

– Вера, значит, вожатым могу быть?

– Можете. Придумайте еще что-нибудь интересное, с тайной.

– Вместе придумаем.

Мы попрощались. Я пришел в свою комнату, поужинал и сразу лег спать. Долго не мог уснуть. Стояли перед глазами небо в многоцветном зареве, огненные стрелы, пущенные невидимыми лучниками, и трепет радуги на вечернем снегу.

Февраль стоял сырой, с частыми оттепелями, дули западные нехолодные ветры, снег сыпал чуть ли не каждую ночь, но долго не залеживался. Его тут же начинали соскребать с асфальта, грузить на автомашины и вывозить за город. А тот, что оставался в городе, превращался под ногами людей и колесами машин в грязное месиво и стекал водой. Городской зиме, чтобы быть зимой, не хватало какого-нибудь градуса или даже полградуса холода. Не держался снег долго и на деревьях, осыпался, как песок, потому что земля под деревьями дрожит от машин и трамваев. И воздух в городе был не прозрачным, как в поле, пахло дымом.

Однажды вечером Володя сказал отцу:

– У тебя завтра выходной. Давай поедем на дачу.

– А зачем?

– Там зима, снег.

– Тогда и Верочку надо взять, – сказал отец. – И ее возьмем. Ночью под луной на лыжах походим, – стал мечтать Володя. – Картошки наварим и с рыжиками солеными…

Они долго и весело говорили о предстоящей поездке, будто собирались не в Зеленое за двадцать километров, а куда-нибудь, скажем, в Антарктиду к пингвинам в гости. Радовались тому, что ждет их за городом: ослепительно белым просторам, испещренным птичьими и звериными следами, деревьям, окутанным белой вуалью. Там снег и лес пахнут яблоками и разрезанным арбузом. Отец уверял, что это так… В тот же вечер они сложили все необходимое в мешки, просмолили лыжи свои и Верочкины.

Следующий день выдался солнечный, с небольшим морозцем. Сразу же после обеда они втроем направились в дорогу. До Зеленого ехали на электричке, а потом шли на лыжах километра четыре. Лыжня бежала лесом, была легкая, скользкая, хорошо накатанная, полосы ее блестели, точно стальные. Ветви елей и берез склонились от снега, порой снег сползал с деревьев, и мелкие хлопья сыпались на лыжню. Один пушистый ком шмякнулся прямо на голову Верочки, и девочка, красная, как снегирек – красные на ней шапочка, шарфик, варежки, курточка, – радостно засмеялась.

Проходя мимо горки, вытоптанной и укатанной до ледяной твердости – видно, там побывала половина лыжников города, – они с отлогой стороны взобрались на нее и все по очереди съехали. Верочка и Володя не упали, а отец уже в самом низу, опасаясь врезаться в куст, упал.

На дачу они приехали, когда солнце уже начинало садиться. Затопили печку, попили чаю. Отец полез на мансарду и стал чего-то там стучать, а Володя с Верочкой опять отправились кататься. Они вышли в сад, стали на лыжи. Солнце было еще не вечернее, а белое, яркое, снег блестел, как кристаллики соли, и глазам было от этого блеска немного резко. Услышав жилой дух дома, в сад слетелись сороки, синицы, овсянки, они стрекотали, тенькали, трещали, .шмыгали по саду и вокруг дома. На нижнем суку сосны, растущей сразу же за загородкой, сидела белка, с настороженным любопытством наблюдая за детьми. Верочка заметила зверька первой, протянула руку в красной варежке, позвала:

– Белочка, белочка, иди сюда!

Рыжий комок шевельнул хвостом и остался сидеть там же. Верочка сняла лыжи с ног, побежала в дом, схватила конфетку, сняла блестящую обертку.

– Возьми, это тебе, – сказала она белке и положила конфету на снег.

Пока катались, постояли в саду между молодых яблонь, обвязанных от зайцев бумагой и лапником, подождали, когда белка схватит конфету, а она схватила ее перед самым клювом сороки, бросившейся с крыши, чтобы опередить зверька, – все изменилось вокруг. Короткий день кончался, чистый малиновый круг солнца с четкими, точно обрубленными краями застыл над горизонтом.

Через калитку они направились к речушке. Заросли – еловый подлесок вперемежку с осиной, а местами орешник и лозняк – густо заслонили живую серебристую жилку воды. Теперь ее, этой жилки, не видно и не слышно, где-то там, подо льдом, она задыхается. Весной же полный ручей журчит во всю силу, берега его, просвистанные соловьями, пахнут соками земли, молодой травой и черемухой. Однажды в мае Володя и Верочка пришли сюда, чтобы увидеть соловья. Моросил дождик, майский, прохладный, а соловьи – ну просто разбойничали над ручьем. Дети сели под елкой, притаившись, вглядывались в кустарник и на ветке увидели небольшую, как воробышек, серую птичку. Они не поверили тогда, что это и есть соловей, но птичка подняла голову, открыла клювик, и трель звонких переливчатых звуков пронзила влажную тишину. Соловей пел долго, возвышенно, радуясь и славя вечернюю зарю, весну, дождь, отдаваясь полностью пению. Задирал голову, дождинки сыпались на него. «Ату!» – крикнула и хлопнула в ладошки Верочка, вспугнув соловья. «Ты что?» – рассердился Володя. «А мне жалко его. Простудится». – «Как же он простудится?» – «Холодная дождинка попадет в горло – и охрипнет». Тогда Володе было обидно, а теперь, вспомнив об этом, смешно.

– Вот здесь соловей пел, – показал на куст Володя. – Помнишь?

– Ага, – кивнула головой Верочка.

Они прошли вдоль ручья на лыжах, а потом вернулись и мимо своего дома направились в поле. На самом высоком холмике, заслонявшем сад от западных ветров, остановились. Белое поле, там, где повыше, порозовело, а в ложбинках и низинках лежали синие и серые сумерки. Снежная целина ровная, без лыжных полос и человеческих следов.