Ольга Русанова - Сестры

Тамара Петровна и Валя Малыгина прохаживались по аллее. Возле крыльца они замедлили шаг. Тамара Петровна увидела Женю и глазами показала на нее вожатой. Тамара Петровна с первых дней полюбила Женю за ее правдивость, искренность и прямоту, за смелость и настойчивость, за горячий нрав. «А как Женя привязалась к Нине и Лиде! Правда, после сегодняшней злосчастной прогулки Лида немного дуется на нее. Но ничего, скоро это пройдет. Девочки в доме живут дружно, как сестры. И когда они станут взрослыми, выйдут в жизнь, ничто уже не разрушит их дружбу и никогда у них не будет чувства одиночества», — слушая вожатую, думала Тамара Петровна. А Валя горячо рассказывала о том, что Женя, по всему видно, поняла свою ошибку и жалеет, что подвела Лиду.

— Я уверена, что Женя никогда больше так не поступит. А Нина, эта сорви-голова, так ее слушается! Тамара Петровна, что, если Нину и в самом деле поручить Жене Максимовой? Она сумеет. И пусть обращается с ней построже.

Тамара Петровна взяла Валю под руку и повела к скамейке, которая стояла напротив крыльца.

Они сели.

— Валя, ты часто говоришь: «построже». А строгость — дело деликатное. Ею надо пользоваться умеючи. Знаешь, что по этому поводу говорил Дзержинский? Нет? Тогда сходи в мой кабинет и возьми на письменном столе красную книгу.

Когда Валя вернулась, Тамара Петровна раскрыла книгу и быстро нашла нужное место:

— Почитай-ка!

И Валя прочитала:

— «…Розга, строгость и слепая дисциплина — это проклятые для них учителя. Розга и строгость учат их лицемерию и фальши, учат чувствовать, желать одно, а говорить и делать другое из-за страха». — Валя подняла глаза и покачала головой: — Ох, как это верно! Ведь кто ремня боится, тот и правду не скажет. — И, снова нагнувшись над книгой, она продолжала: — «Нельзя их ударить ни разу, ибо ум и сердце ребенка настолько впечатлительны и восприимчивы, что даже всякая мелочь оставляет в них след…»

— Ты подумай, Валя, ведь эти слова были написаны почти полвека назад, когда розга считалась первым помощником учителя и родителей! А вот здесь, посмотри, — Тамара Петровна перелистала несколько страниц, — тут Дзержинский вот что говорит: ребенок, чувствуя, как родители его любят, постарается их слушаться, чтобы их не огорчать. А если нечаянно провинится из-за своей детской живости, то потом сам будет жалеть.

— Да ведь это прямо про нашу Нину! — подхватила Валя.

Тамара Петровна, закрыв книгу, продолжала рассказывать о Дзержинском: какой это был чуткий воспитатель, как он любил, знал, понимал детей. Ведь это он закладывал основы советской педагогики — самой справедливой и правильной. А какие он писал письма своей сестре из тюрьмы, из ссылки! Его сестре жилось нелегко — на руках дети мал мала меньше… И Тамара Петровна снова быстро перелистала страницы, хотя эти письма она знала чуть ли не наизусть:

— «А если когда-либо случится, что ты из-за своего нетерпенья, которым не сумеешь овладеть, из-за забот со столькими детьми или раздражения накажешь их, крикнешь на них, ударишь, то непременно извинись потом перед ними, приласкай их…»

«Какая чистая душа была у этого человека, если он учил так признавать свои ошибки!» — подумала Валя.

— Тамара Петровна, дайте мне эту книгу, мне очень нужно ее прочесть! — вырвалось у нее.

Тамара Петровна вручила вожатой большую книгу в яркокрасном переплете:

— Непременно прочитай! А потом я тебе дам статьи Калинина и Крупской и книги Макаренко…

А напротив на крыльце раздавались громкие голоса:

— Вовсе не лет, а бед! — твердила Майя.

— Вовсе не восемь, а семь! — смеясь, кричала Нина.

Женя с Кирой хохотали до упаду.

«Вот Женя начала уже у нас смеяться!» — с радостью подумала Тамара Петровна.

Она направилась в дом. Поднимаясь на крыльцо, задержалась возле девочек:

— Что это вы здесь веселитесь? Расскажите нам. Если, конечно, не секрет.

Женя вскочила:

— А это мы с Ниной… Она смешная такая… Всегда что-нибудь выдумает…

— Вот и превосходно, — сказала Тамара Петровна. — Дружи с ней. И с Лидой и с ней. Лида, — прибавила она, обернувшись к окну, — завтра тебе Женя поможет купать эту козу-дерезу.

Женя посмотрела на Нину. Купать первоклассниц няне обычно помогали самые старшие девочки. В белых халатах, засучив рукава, старшие старательно терли им спины. Малышки барахтались в теплой воде, ни за что не хотели вылезать… А теперь и Жене Максимовой доверят почетное и ответственное дело — купанье маленьких.

И тут Женя, набравшись духу, выпалила:

— Тамара Петровна, я вам давно хотела сказать: поручите мне Нину!

Так она же Лидина подшефная.

— А у Лиды еще Майя, и Аля, и все. И ведь Лида сама от нее отказывалась. — Женя повернулась к Нине: — Ты ведь хочешь со мной дружить? Ну, скажи: ты будешь моя подшефная? Ты ведь будешь меня слушаться?

Лицо Тамары Петровны стало таким строгим, каким Женя его никогда еще не видела:

— А ты у Лиды спросила, как она отнесется к этому?

В окно террасы выглянула рассерженная Лида.

— Ни за что! — крикнула она. — Никогда! Нас с Ниной никто и ничто не разлучит. Она же мне как младшая сестра!

— Погоди, Лида, не горячись, — тихо проговорила Тамара Петровна. — Никто у тебя Нину не отнимает. Ясно?

— Тамара Петровна, так ведь Нина сама хочет! — растерянно сказала Женя. — Нина, что же ты молвишь?

Нина испуганно посмотрела на Женю, на Лиду, на Тамару Петровну, и вдруг глаза ее наполнились слезами. Прижимая к ним края фартука, она с громким плачем выбежала из сада.

Женя лежала животом на Уральском хребте. Отсюда было удобно тянуться и на Крайний Север и к Памиру, вести исследования даже на Дальнем Востоке. Но карта СССР заняла почти весь пол в пионерской. И девочкам, чтобы выбраться из комнаты, приходилось шагать через плоскогорья, ходить по морям и проливам, перескакивать через сыпучие пески пустынь.

Лида сидела на вертящейся круглой табуретке и упорно долбила на пианино какое-то скучное, длинное упражнение.

— Ре-ми-фа-фа-ми… ре-ми-фа… — Она сбивалась и начинала снова.

— Берегись! — крикнула Аля, и на синюю полоску Байкала наступила белая тапочка.

Вторая Алина тапочка утвердилась на вершине Хан-Тенгри, неприступного «повелителя духов». Потом обе ноги пробежали по Средиземному морю и прыгнули к дверям.

Аля пропела:

— Вот ненормальная! — проворчала Женя и смахнула с карты следы тапочек.

— Сама на карту залезла, так это ничего, а мне и ступить нельзя! — обиделась Аля.

Женя посмотрела на нее отсутствующим взглядом и, загибая пальцы, пробормотала: