Александр Гиневский - Везучий Борька

— Это почему же лентяйское?! — закричал Борька.

— Ему даже название лень было придумать, вот, — ответила Кирпичёва.

— Да откуда ты знаешь?! — закричал Борька.

— Знаю. Я в тот день собирала тетрадки и увидела.

— Подглядывала, да?! — крикнул Толька. — Да за такое, знаешь?! — И он пригрозил Кирпичёвой кулаком.

Один я ничего не кричал. Сидел и думал: «Эх, лучше бы мне тогда заболеть…»

— Тихо, тихо, ребята, — сказала Виринея Семёновна. — Сядь, Кирпичёва. Твой вопрос очень неуместен. Поймёшь чуть позже.

И она стала говорить нам про наши сочинения. И зачитывать по порядку. И всех хвалить. Потому что и вправду, про что только не написали ребята. Да ещё как здорово.

Дошла очередь до меня.

— Вова Богданов. Сочинение интересное. Вы только послушайте…

Виринея Семёновна читала, а я ничего не слышал. Мне хотелось забраться под парту. Наверно, ещё и потому, что на меня уставилась эта Кирпичёва. У неё даже рот открылся, будто на космонавта смотрела. Я прямо не знал куда подеваться.

Вдруг Толька толкает меня локтем.

— Тебя!

Я вскочил.

— Вова, — улыбалась Виринея Семёновна, — я понимаю, твоему сочинению очень трудно подобрать название. Можно оставить и так. Без названия…

Виринея Семёновна задумалась.

Борька ткнул меня кулаком в спину, пробубнил сзади:

— Молодчага, Вовка! Надо же, без названия придумал. Я вот до такого не додумался. И про снегирей хорошо сочинил. Наврал, а незаметно.

— Вова, как ты смотришь, — сказала Виринея Семёновна, — а не назвать ли нам твоё сочинение: «Вид из окна». А?..

— Отвечай, тетеря! Тебя спрашивают, — зашипел Толька. — Язык, что ли, проглотил?

Я кивнул головой.

— Да, пожалуй. Так будет лучше, — сказала Виринея Семёновна и взяла ручку.

Раздали сочинения.

Я раскрыл тетрадку. В самом верху, на второй строке, красными аккуратными буквами было написано: «Вид из окна».

Толька заглянул мне в тетрадь.

— Ого! Ошибок-то!.. Красно, как на клубничной грядке.

— А у тебя?

В Толькиной тетрадке оказалось ещё краснее. Но в конце стояла тоже четвёрка.

Борька сидел верхом на мне.

— Сдаёшься?! — кричал он. — Сдаёшься?!

Я поднатужился, рванулся, повалил Борьку и сел на него.

— Сдаёшься?!

— Нет!

Запихиваю ему за шиворот снег. Вдруг Вадька откуда-то бежит.

— Эй, вы! Чего тут барахтаетесь?!

— Смотри, Вадька, сейчас из Борьки снежного человека слеплю.

— Ещё посмотрим, кто из кого слепит!

— Там, понимаешь, собаку императорскую продают, а они…

— Где?!

— Какую собаку?! — вскочили мы.

— Вон. У тридцать седьмого дома. Костя Пушинкин продаёт. Императорскую…

— А ну айда, ребята!

И мы побежали к тридцать седьмому дому.

— Продаётся, продаётся, продаётся! — громко тарахтел Пушинкин. — Баснословно дёшево продаётся императорская собака! Можно в кредит! Двадцать копеек сразу, остальные потом! У кого нет денег, проходи! Не мешай торговле!..

Вокруг никого не было. Только мы одни. А Костя всё выкрикивал, будто он в толпе на базаре.

— Постой, Костя, — сказал Борька, — где собака?

— Не видишь, что ли? — Пушинкин дёрнул верёвку и снова затарахтел: — Продаётся, продаётся, продаётся!..

На другом конце верёвки мы увидели большой клубок густой чёрной шерсти. Где голова, где хвост — сразу не разберёшь.

— Тоже мне, императорская… Обыкновенная мохнатка… — сказал Борька.

Костя перестал тарахтеть.

— Не смей оскорблять эту собаку, — грозно сказал он. — Собака стоит баснословных денег…

— Эта, что ли?!

— Да, эта.

— А продаёшь за двадцать копеек.

— Не за двадцать копеек, а в кредит. Двадцать копеек — первый взнос. Понимать надо.

— Императорская…

— А что в ней императорского?

— Вы не смотрите, что она такая невзрачная на вид. Первым её хозяином был французский император Наполеон.

— Наполеон?!

— Да, да. Наполеон Бонапарт.

— Ну загнул! Да врёт он всё! — крикнул Борька.

— Если вру, — сказал Пушинкин, — нечего слушать. Ступайте, ступайте по своим делам. Эта собака вам не по карману. Где вам такую заиметь…

Но мы не уходили. Мы смотрели на собаку, будто никогда такой не видели.

— Между прочим, — сказал Пушинкин, — после Бородинского сражения французы начали отступать.

— Знаем.

— Помалкивай, когда старшие говорят… Начали отступать, а тут зима. Снега, морозы… От Кутузова и от морозов.

Наполеон впереди своего войска убегал. Только пятки сверкали. Однажды он переправлялся через реку Березину. Во время переправы сильно тряхнуло императорскую карету, дверца распахнулась, и любимая собака императора полетела в сугроб. Наполеону в ту минуту не до неё было. Он целые армии бросал, а тут какая-то собака вывалилась. Правда, очень любил её император. Ведь она во всех походах, на всех привалах была всегда рядом. Бывало, перед сражением заберётся на большой барабан у ног хозяина и лежит.

Кругом пушки грохочут, ядра свистят над головой, а она только иногда чихнёт. От пушечного дыма. Вот какая она была когда-то…

Мы не могли отвести глаз от собаки, которая любила лежать на императорском барабане во время сражений.

— Занесло её снегами глубокими, завалило, — продолжал Костя. — Закоченела она, замёрзла под Березиной.

Борька покосился на Пушинкина.

— Закоченела и вдруг живая…

— Представь себе, — недовольным голосом сказал Костя. — А ожила она недавно. Её учёные раскопали. Совершенно случайно.

— Лопатами…

— Ты ещё скажи: дворницкими. — Костя даже сплюнул. — Не лопатами, конечно! Механизмами! Раскопали её и разморозили!..

— Во даёт! — крикнул Борька. — И разморозили!..

— Да что вы, газет не читаете, телевизора не смотрите?! — возмутился Пушинкин. — Прямо как дети малые! Очень просто разморозили. С помощью научных приборов.

— Да-а…

— Вот вам и да-а… Она, как пришла в себя, нырк — в окно. На первом этаже дело было. И — бежать. Во Францию. К своему хозяину, к императору. Где ж ей было знать, что она замороженной пролежала сто семьдесят лет. Что Наполеона давно и в помине нет, одни памятники от него остались. Тут, по дороге во Францию, я её и перехватил… Жаль мне её стало. До Франции далеко, через всю Европу бежать. Можно и под машину угодить и под поезд. Ведь она о машинах и поездах никакого понятия не имеет. Даже улицу толком не перебежит. Да и к кому она там прибежит, во Франции? К памятникам, что ли?..

Мы гладили собаку. Шерсть на ней была свалявшаяся, грязная. Там под шерстью дрожала совсем худая спина.