Ирина Костевич - Предатели

Меня бесцеремонно трясут за плечо:

— Татьяна, там этот твой кобель рыжий пришел. И не уходит.

— Так в будку его загоните. Чего это он «мой»? Да он меня сожрет, не заметит… — ворчу спросонья.

Тетя Надя даже засмеялась:

— Да я не про Барбароссу нашего. Я ж тебе про этого, «Гуддэя» вчерашнего.

Вскакиваю. Соображаю, где тут на часы смотреть. За окном темно.

— Надежда Ивановна, а уже утро… Это вчера… договорились, что Михаил на экскурсию поведет… Может, впустим? По-моему, он не уйдет.

И добавляю виновато:

— Иностранец. Ни фига не понимает.

— И я — ни фига, — ворчит Надежда Ивановна, однако уходит звать раннего гостя в дом.

Он сидит на тесной кухоньке, как у себя дома. Чай пьет, улыбается. Небольшой, складный, легкий. По моим представлениям, первые летчики такими были. Романтики. Взгляд вполне безмятежный. А лицо — прицепиться не к чему. Нос, как нос, рот, как рот. Все аккуратно-среднестатистическое. Да, этот человек скорее цвет, чем форма. Рыжая башка, голубые глаза и обветренные красные щеки. Бороду он не отращивает, шея коротковата даже, кадык небольшой. А, вот интересно: руки в шрамах.

— Брадан, сколько тебе лет?

Отвечает. Да уж: значит, он в школу пошел, когда я только родилась. Взрослый, а ведет себя…

— Так ты специально сюда приехал, чтобы эти могилки татарские… археологический памятник, то есть, посмотреть? Ты что, историк?

Головой машет, улыбается:

— Я за тобой приехал. Искал по всему свету.

— Ага, конечно. Охотно верю. Гран мерси. А памятник как же?

— Да это я вчера от местных услышал, вот и решил посмотреть за компанию.

— А где ты еще был? Куда едешь, зачем?

— Был в Европе, России — европейской части. Хочу посмотреть мир.

— Разве в Ирландии плохо?

— Ирландия — это не весь мир. Но это женщина, к которой возвращаются.

— У тебя там женщина… подруга?

— Нет. Я неточно выразился. Это — родная земля. Мать, к которой возвращаются. Всегда.

— А я вот уезжаю от своей матери. Мы переселяемся. Далеко.

— А что здесь? — Брадан обводит кухню рукой. — Учиться негде?

— Ты думаешь, я здесь живу, в поселке? Нет, ты что! Я в городе живу. Огромном. А это — мамина родина. Мы сюда в гости приехали.

— Так! — Брадан смешно шевелит бровями и роется в кармане. Достает ключи с брелоком — маленьким глобусом. Протягивает глобус мне: — Показывай!

Только бы не опозориться! Я его найду здесь, город-то свой? На шарике хорошо заметна процарапанная линия.

— Это твой путь?

— Да. То, что уже проехал.

— А почему не весь маршрут?

— Ты его знаешь?

— Нет, откуда?

— И я не знаю. Вдруг поеду не так, а вот так? Зачем тогда портить хорошую вещь?

— Ну, ты даешь…

Спас меня Иссык-Куль. Кое-как нашла синюю удлиненную кляксочку в буйно-коричневых горных массивах рядом с Китаем. Вот тут и живу, севернее только.

Неугомонный Брадан достает из кармана складной нож. Раскрывает, задумчиво смотрит на лезвие. Ковыряет в том месте, что я показала.

— Зря ты. Я уеду оттуда через два месяца.

— Показывай, куда!

Ну, здесь проще. Ищу тигра — скандинавский полуостров. От передней лапы под прямым углом по Балтике, до упора. Примерно так. Щупаю украдкой — а много ли у ирландца ямок на этом глобусе? Получается, моя — первая. Почему?

— А почему у тебя руки в шрамах?

— Хороший байкер летит минимум тридцать метров. Но даже хорошему байкеру когда-нибудь надо приземляться.

— Вот сюда я перееду!

Он меряет расстояние до своей Ирландии и радуется как ребенок: так это ж рядом, сантиметр всего!

Если интересно знать, где именно находится памятник андроновской эпохи, то вот ориентир: по густой грязи, в километре от поселка. Через выгон для скота, грязный вдвойне.

Все знакомо, и почти как на фотографии, что когда-то показывала мама: степь, уже совсем бесснежная и даже начинающая зеленеть. Крупные куски и обломки гранита, уложенные боком в виде каких-то гигантских цветов. Все они исписаны «Балтабай+Карлыгаш = МАХАББАТ forever!!!» и тому подобным. Все так, да не все. Небольшой штрих, оживляющий пейзаж: на камнях и повсюду рядом — клубки змей. Змеи свисают и с самих бордово-красных и зеленоватых плит, лениво шевелятся в расщелинах, валяются, свернувшись, напоминая издали экскременты. Поднимают головы, ловя лучи солнца. Ищут на камнях место потеплее. Вялая возня чего-то живого и омерзительного.

Змей так много, что… ну, не может так быть! Они все одинаковые.

— Ядовитые? — шепчу Михаилу.

— Весьма, но не смертельно, — беспечно отвечает «ботан».

Борька, найдя свои сапоги недостаточно высокими, взвыл и срочно захотел проведать маму.

— Терпи, Борис! Или ты не кореец?

Мой брат, потупившись, качает головой.

— Что-то ты бледненький с утра пораньше. И домой, значит, хочешь?

Борька кивает утвердительно.

— Отпустим его, не заблудится?

Михаил с Браданом сдержанно улыбаются.

— Не заблужусь, — бурчит.

— Ну, беги! Только маме про змей не рассказывай!

И братец весенним жаворонком летит над степью, не разбирая пути. Только грязь во все стороны брызжет.

А Брадан продолжает священнодействовать с фотоаппаратом, что-то бормоча под нос. Хорошо хоть, близко к этим тварям не подходит. Потом меня стал просить позировать — это на фоне-то мерзких клубков!

— Да иди ты, Брадан!

— Как говоришь?

— Не буду.

Ему смешно.

А для Михаила-историка змеи ровным счетом ничего не значат. Думает, наверное: «Зимуют здесь — и ладно. Потеплеет — расползутся, дел-то: пятьсот гадюк». Непричастных к истории человечества. А вот его бесценное захоронение андроновской эпохи — это считается! Возможно, он гадам даже благодарен: охраняют сокровище. А чего там охранять?

— Ничего интересного, — говорю Михаилу. — Гадюшник. Тут всегда так?

Михаил потерянно смотрит на меня — на ползучих.

— Эти, что ли? Уползут на днях. Как это — ничего интересного? Памятник мирового значения «ничего интересного»? Ты Шариков, Татьяна. Хуже местных. Ты, ты — манкурт! Даже из Ирландии…

Брадан слышит знакомое слово, отвлекается от змеюк, вопросительно поглядывает.

— Переводи! — требует уязвленный историк.

Дальше началась лекция. И — мои мучения: вспомнить, как то или иное будет по-английски. Где не могу совладать с научными терминами, нагло прибавляю окончание «эйшн», вроде и прокатывает. А что делать? Суть рассказа Михаила сводилась к тому, что перед нами — уникальное захоронение бронзового века, могила знатного человека, скорее всего, женщины, так как в ту пору преобладал матриархат (уверенно произношу «матриархэйшн»). Судя по археологическим исследованиям и реконструкциям, которые сейчас за большие деньги проводятся российскими антропологами, в бронзовом веке на территории части современного Казахстана жили европеоиды.