Александр Власов - Верхний этаж

Она отвалилась вместе с пластом старого раствора. Обнажилась гладкая поверхность бетонной стены.

— Так я и знал! — насупился он и обернулся к ребятам. — Насечку поленились сделать!.. Чтоб им на голову все это рухнуло! Халтурщики!.. Придется долбить за них…

Петька умел распоряжаться не только своими, но и чужими руками. Когда минут через десять Никита Савельевич потихоньку приоткрыл дверь и заглянул в душевую, там уже с грохотом рушились на пол пласты старого раствора и тупо позвякивал пробойник, оставляя в обнажившемся бетоне выбоины для того, чтобы новый раствор накрепко сросся со стеной.

Работа продолжалась и после обеда. В общежитие ребята вернулись около восьми.

— Много зашибили, шабашники? — спросил Борис, отложив газету со статьей о поиске утопленных Наполеоном сокровищ Московского Кремля.

— Мы деньгами интересуемся в теоретическом плане! — сказал Семен и свирепо посмотрел на Петьку. — Нашему бригадиру важно знать сколько, а получать — пусть хоть дядя получает! Мы такие — нам не надо!

И свирепый взгляд, и ехидные слова — все это была лишь шутка. Семен оценил распорядительность Петьки и его уменье работать. С ним было легко. Не подчеркивая своего превосходства, Петька сначала показал, что и как нужно делать, а потом так расставил ребят, что работа пошла без задержек. Не считая обеда, сделали только один перерыв, когда облицевали кафелем первый квадратный метр.

— Перекур! — шутливо объявил Петька, а сам для наглядности протер тряпкой новые плитки, и они весело заблестели там, где только что уныло серел бетон.

От этого зеркального поблескиванья всем стало радостно и захотелось побыстрей облицевать всю стену. Больше перерывов не устраивали — дорожили каждой минутой, за которую Петька и Семен с его помощью успевали уложить по одной, а то и по две плитки.

Два других паренька готовили раствор и носили кафель из мастерской, а Олег работал пробойником и молотком.

Дело нудное — долбить стену с риском ударить по пальцам, но все это казалось Олегу значительно легче, чем чувствовать себя отгороженным от всех и никому не нужным.

— Хорошо! Хорошо! — не забывал подбадривать его Петька и лишь изредка просил: — Долби поглубже.

И Олег все уверенней, сильней бил молотком по пробойнику и вдруг с удивлением осознал, что не думает больше о пальцах, а заботится только о том, чтобы не задерживать ребят и не затормозить работу. За ним вдоль стены продвигались Петька и Семен. Если Олег не успеет сделать насечку, они не смогут класть кафель. И он старался вовсю. Молоток будто сам без промаха бил по расплющенному концу пробойника, и дистанция между Олегом и ребятами не сокращалась.

Лишь в общежитии он почувствовал, как ноют у него руки от непривычного напряжения. Но это была приятная боль. Она как-то сближала, роднила его с ребятами — с Семеном, который, покрякивая, разминал натруженные пальцы, с Петькой, у которого от цемента зудили ладони. Он потирал их о край стола и подсчитывал вслух:

— С двух до восьми — шесть часов… Минус обед минут сорок… Полного рабочего дня не выходит… Но все равно — сегодня можно слопать последнюю банку варенья!.. Борис! Хватит клады выкапывать! Дуй за чаем!

Петька вытащил из-под кровати почти пустой и потому легкий чемодан, а Борис пошел к двери, но чаепитие пришлось отложить.

Брякнув алюминиевым чайником, Борис отступил от порога, впуская Никиту Савельевича и Иннокентия Гавриловича.

— Здесь трое, — сказал мастер директору. — Два других — в одиннадцатой комнате.

— Зайдем и туда, — кивнул головой Иннокентий Гаврилович и объяснил вскочившим ребятам цель своего вечернего визита: — Был я в душевой, а оттуда прямо к вам. Хочу лично поблагодарить вас. Приказ по училищу вывесим завтра, а сейчас — спасибо!

Семену он первому протянул руку.

— Тебя я помню. Заботин? Не так ли?.. Очень рад, что мы не ошиблись, приняв тебя в училище.

Пожимая руку Петьке Строгову, директор предупредил Никиту Савельевича:

— Не подсказывайте! — И сам определил: — Думаю, ты и есть тот бригадир!.. Я и впредь разрешил вашему мастеру направлять умелых первокурсников на самостоятельные работы… Но позволь с тобой не согласиться по поводу практических занятий. Это все-таки не мартышкин труд. Особенно для тех, кто никогда в жизни не пилил, не красил и не строгал. К сожалению, таких все больше и больше… А тебя я уже хорошо знаю, — сказал Иннокентий Гаврилович, подходя к Олегу. — Меня радует, что ты неповерхностно понимаешь роль комсогрупорга. Увидел неисправный вентилятор — не прошел мимо. Сегодня поддержал бригадира и сам хорошо поработал, хотя, судя по рукам, ты раньше физическим трудом не увлекался.

Олег покраснел от похвалы, а директор уже протягивал руку Борису. Тот не ожидал этого и запоздало приподнял правую руку, забыв, что в ней чайник. Перехватив его другой рукой, он неуклюже схватил Иннокентия Гавриловича за кончики пальцев и буркнул баском:

— Мне-то за что?

— За страсть, — ответил директор. — Человеку без страсти холодно и скучно… Мне Никита Савельевич рассказывал про тебя. Нашей программой это не предусмотрено, но мы постараемся наладить контакт с реставраторами.

Забыв опять про чайник, Борис выпустил его, и он, ударившись о пол, громко задребезжал. Борис заторопился поднять его, но не дотянулся, сделал короткий шажок вперед и, не рассчитав, ткнул носком ботинка в алюминиевый бок. Громыхая, чайник закатился под стол, а крышка отлетела в угол комнаты.

— Теперь все про тебя знаю! — засмеялся Иннокентий Гаврилович. — Это ты боишься ходить в лес за грибами?.. Отгадал?

— Не я… Мне-то что! — ничуть не смутившись, возразил из-под стола Борис. — Это мамка… Говорит — с твоей ловкостью на мину нарвешься… Это она боится.

— Не только она, — загадочно произнес директор. — А то бы я и не знал про такую опасность.

Иннокентий Гаврилович ничего попусту не говорил. Никто в училище не помнил случая, чтобы слова директора так и остались бы словами. Вечером он сказал ребятам о приказе, а утром в девятом часу в вестибюле на доске уже висел этот приказ. Бригадиру-первокурснику Петру Строгову и всем членам его бригады, перечисленным поименно, объявлялась благодарность за инициативу и отличное качество ремонта душевой.

Семен был польщен приказом, но внешне ничем не выразил это чувство и даже постарался скрыть его за небрежно брошенным:

— Бумажка!

А Олег, увидев свою фамилию в числе других, снова с благодарностью подумал о Никите Савельевиче и спросил у Петьки: