Оскар Ремез - Четверка в четверти

Кирилл Прудков имел второй разряд по шахматам.

У Бориса Ильина была одна радость — учить уроки. Он отучивал их до такой степени, что, когда отвечал, прямо пар шел у него изо рта.

Корягин занимался боксом.

Галя Кудрявцева ходила в Зоосад и там ухаживала за белыми медведями.

К концу учебного года ее обещали допустить к настоящему волку.

Но все эти полезные дела превращались в одни отговорки, как только речь заходила об общем деле.

— А у меня сегодня духовой, — отговаривался толстощекий Щукин.

— Иду к медведям, — сообщала Кудрявцева.

— Кружок юннатов, — объясняла Машечка Шамро своим высоким голосом. У Машечки было два голоса. Высоким она говорила с учителями и когда обманывала. В остальных случаях она разговаривала обыкновенно.

Ко всему этому прибавился Пенкин и принялся не только врать (это еще полбеды), но и резко снижать успеваемость. А тут еще на отрядном сборе, когда разбирали Пенкина, он вдруг ни с того ни с сего заявил, что в классе — скука зеленая. Оля немедленно возразила ему, что вопрос разбирается не о классе, а лично о Пенкине, и тут же процитировала несколько строчек из басни Крылова, в которой говорилось, что прежде чем кумушек считать трудиться, гораздо полезнее оборотиться на самого себя.

Конечно, сказала Оля, у нас имеются еще недоработки и по дружбе и по активности, но процент успеваемости снижает не кто-нибудь, а именно Пенкин.

За честь класса тут же вступился и Боря Ильин, который вот уже шестой год был бессменным первым учеником.

Относительно зеленой скуки согласился с Пенкиным только один человек. Это была, ко всеобщему удивлению, классная руководительница Нина Григорьевна. С Ниной Григорьевной шестому «В» не повезло. Она была начинающая и неопытная и от этого совершала лишние поступки. Зачем ей надо было поддерживать Пенкина и соглашаться, что шестой «В» класс — плохой, хотя он был ничуть не хуже, а во многом даже лучше, чем другие классы шестидесятой школы?

Скоро, конечно, Нина Григорьевна поняла, что она согласилась с Пенкиным зря, потому как буквально после этого сбора он перестал вообще что-нибудь делать и ограничивался враньем на разные темы. И это, конечно же, отразилось на показателях. Активность не возрастала, а успеваемость падала.

Нужны были крутые меры.

Дело осложнялось еще тем, что довести о поведении и учебе Пенкина до сведения его родителей не представлялось возможным. Мать Пенкина погибла в прошлом году во время пожара, а его отец был летчиком-испытателем и все время находился в отлете. Пенкин объяснял, что из-за гибели мамы они и переехали в другой город, а папа его находится на такой нервной работе, что малейшее потрясение может привести к гибели новой модели реактивного самолета. Приходилось решать все самим. Поэтому, недовоспитанный на звене, на совете отряда и на отрядном сборе Пенкин вызван был, по настоянию Оли Замошиной, на заседание совета дружины.

Оля считала, что Пенкина за двойки и вранье следует исключить из школы. Оля всегда стояла за крайние меры. И хотя директор Иван Петрович в разговоре с ней намекнул, что исключать Пенкина никто не позволит, Оля стояла на своем.

Корягин же, напротив, считал, что такая мера преждевременна и что долг класса и всей пионерской организации школы заключается в том, чтобы подтянуть Пенкина и отучить его врать.

Уже в пионерскую комнату приглашен был Корягин, уже Оля Замошина разогнула тетрадь, в которую вписаны были тезисы о Пенкине, как вдруг выяснилось, что самого Пенкина нет.

— Тоже показательный факт, — сказала Оля. — Учти, Корягин.

Разбирать вопрос в отсутствие Пенкина было нельзя. Тогда председатель совета дружины семиклассница Оля Ястребцова предложила поговорить еще немного о ходе сбора макулатуры.

Корягин попросил разрешения выйти — поискать Пенкина.

— Зря выгораживаешь, — успела бросить ему Оля Замошина, и Корягин вышел.

Корягин вышел и стал думать, что делать дальше. Он готов был сбегать к Пенкину домой. Но не знал — куда бежать. Пенкин сказал, что они с отцом переселились поближе к аэродрому, а куда именно — не уточнил.

Корягин прямо-таки не знал, как поступить. И тут он увидел незнакомую женщину, которая неуверенно поднималась по лестнице на четвертый этаж.

Женщина, которая поднималась, тоже заметила Корягина. Порывшись зачем-то в сумочке, она спросила:

— Мальчик, ты не знаешь, где я могу найти Аврору Сигизмундовну?

Чтобы сказать, где найти Аврору Сигизмундовну, надо было обязательно знать, кто она такая. Корягин этого не знал. Женщина еще раз пошарила в сумочке. Она вынула из сумочки записку, внимательно прочла ее и сунула обратно.

— Да, Аврора Сигизмундовна, — повторила она. — Аврора Сигизмундовна — это классная руководительница шестого «В» класса.

Корягин тут же заявил, что классную руководительницу шестого «В» зовут Нина Григорьевна. Женщина разволновалась и сказала, что она лучше знает. Корягин возразил, что лучше знает все-таки он, потому что учится не где-нибудь, а именно в шестом «В».

— Ты уверен в этом? — спросила женщина.

Корягин был в этом совершенно уверен.

— И вашу учительницу зовут… не Аврора Сигизмундовна?

Корягин подтвердил и это.

— Может быть, я попала в другую школу? — высказала предположение женщина.

Она начинала не на шутку нервничать. Однако школа, которую она разыскивала, была та самая — шестидесятая Старопролетарского района.

— Как же твоя фамилия, мальчик? — спросила женщина.

— Моя фамилия — Корягин, — ответил Федя и уже собирался было идти на улицу — посмотреть, не скрывается ли Пенкин за углом. Но тут же остановился, потому что женщина сказала нервным голосом:

— Такого ученика нет в шестом «В»!

Корягин вежливо заметил, что это уж он знает наверняка лучше.

Женщина стала нервничать еще больше, зачем-то вынула гребенку, причесала волосы и сказала:

— Неужели?

Понимая, что теперь неудобно просто уйти, ничего не сказав, Корягин, потоптавшись с ноги на ногу, спросил:

— Вы — по какому делу?

— Моя фамилия — Пенкина, — ответила женщина, глядя куда-то в сторону.

Дело принимало неожиданный оборот.

— Вы — родственница Геннадия Пенкина? — спросил Корягин.

— Я его мама, — сказала женщина.

Корягин почувствовал, как его ноги приросли к лестнице. За всю свою жизнь он никогда еще не встречался с людьми, погибшими во время пожара. Женщина была совсем как живая и даже следа ожогов нельзя было на ней обнаружить.