Сергей Григорьев - Мальчий бунт

— Ну, а брательник мой?

— Лука Иваныч ничего, попрежнему на Смирновской. Ну, а что у вас в Москве про нас слышно?

— Ничего не слышно…

— Как ничего?

— Да так…

— Та-ак! Петр Иваныч, у тебя деятелей нет знакомых?

— Это кто будет?

— Ну, вроде студентов.

— Хм! Ходят еще некоторые, шалями покрывшись, в шляпах — видал. А то больше все с золотыми пуговицами в шинели. А тебе зачем?

— Да, видишь, как до дела дошло — у нас никто толком не знает, куда ткнуться, кому прошение послать.

— Ступай на Хитров рынок: там тебе какое хошь прошение напишут…

— Ну, что вы за люди, — горестно попрекнул знакомого Анисимыч — в Москве живете, ничего не знаете…

— Верно: какие мы люди — клячи водовозные — это так…

Петр впрягся и начал раскачивать из стороны в сторону сани, примерзшие ко льду за разговором. Натянув постромки, он сдвинул сани и повез, плеская с краю воду…

— Заходи уж о — чай пить в трактир пойдем! — пригласил он земляка уже на-ходу…

Через весь город ткач пошел в Хамовники на фабрику Гюбнера. В проходной поймал смоленского. Коротенько, рассказал и ему про Морозовскую историю. Земляк послушал и спросил Анисимыча:

— Ну, — а что из деревни пишут? Озимые как, под снега ушли?..

— Я не сеял, не знаю, — сердито буркнул ткач. — Ты скажи мне, нет ли у вас тут знающих людей, кто с деятелями знаком…

— Ты не сеял, я не деял . Прощай покуда…

— Будь здоров…

Анисимыч пошел обратно по Пречистенке. Прищурив левый глаз, постоял перед новым храмом и промолвил:

— Самовар!

На Никитской у Анисимыча в кухарках бабушка жила. Раньше, чем к ней итти, ткач спросил:

— Где университет?..

— А вам какой: старый или новый? — бойко ответил прохожий, — вон вам новый, вон вам старый — перед новым-то вы и стоите… Вон и студенты побежали с лекций.

Новый университет был выкрашен в белую краску, а старый в желтую. В новом были окошки побольше. Из университета бойко бежали молодые люди в зеленых, штанах, черных польтах с золотыми пуговицами и в фуражках с голубым околышем. Это было совсем не похоже на тех студентов , каких Анисимыч знал пять лет тому назад в Петербурге.

— Пойду-ка я лучше к старому университету, — подумал ткач.

Из желтого университета бежали тоже форменные студенты… Тех, в шалях, (то-есть в английском пледе, накинутом на плечи поверх пальто), про которых знал и водовоз с Покровки, — что-то не видать. Анисимыч повернул на Никитскую. Бабушка обрадовалась внучку не меньше, чем третьего дня Танюшка дяде: как малый ребенок. Время было после обеда. С господского стола убрали. И бабушка подала Анисимычу целую кастрюльку вкусной еды — то, что на Хитровом рынке зовут «бульонкой». Тут была и половинка котлетки деволяй (теленок), которую за завтраком, закапризив, не доела барышня, и вчерашний кусок осетрины холодной, которая барину показалась не свежа, и крылышко тетерки, которое барыня не тронула совсем — нету аппетита. В приправе был и горошек, и картофель, и бешемель (морковь в сметане) — даже обгрызанный соленый огурчик попался. Бабушка налила внучку стакан водки. Анисимыч поел с аппетитом. Бабушка смотрела, «жалея» его, и охала, и ахала, слушая про «ужасти» на фабрике. Бабушка была кухарка белая: посуду мыл кухонный мужик, а убирала черная кухарка с горничной… Поэтому бабушка не торопила Анисимыча рассказом. Напротив, она, когда замечала, что он, увлеченный, начинал торопиться и заскакивать вперед, говорила:

— Погоди, Петенька, погоди! Каки казаки? Ты мне еще не сказывал, откуда они взялись… Ну, вот так бы и сказал: из Москвы пригнали… Ну, ты мне с того места подовтори, как казаков пригнали — тут заворошка и пошла… Да что ты, будто дьячок в церкви: «свацо сыну дуты приков аминь». Делом говори. Ужинать господа еще в десять часов будут…

Слушать Анисимыча собрались и горничная, и буфетчик, и дворник, и кучер — не считая кухонного мужика и черной кухарки, которые были тут при деле. Бабушка обходилась со внучком жестоко и требовала то новых подробностей, то повторений, так что к вечеру Анисимыч знал свой рассказ, как песню, наизусть… Наконец, бабушка спросила:

— А по что ты, мой желанный, в Москву-то припер? Своих друзей в какой опасности покинул. Испугался что ли, милый?

— Что я, маленький, пугаться. Мне с деятелями посоветоваться надо. Да вот, не найду людей…

— А на что лучше наш барин, — вступился в разговор дворник — уж чего — деятель, он у нас профессор кислых щей. В университете учит.

— В котором? В старом или в новом?

— В обоих.

— А как он до нашего брата?

— Да если в добрых духах, ничего, Андрей Петрович ничего — доступен… Он бабушку твою обожает по случаю кушанья — бабушка тебе в полном виде к нему протекцию составит. Вот отдохнет после обеда, ты смело к нему иди. Конечно, надо сначала доложить…

Анисимыча ввели в кабинет Андрея Петровича. Высокая, со сводом комната — должно быть, дом казенный — до верху и кругом украшена книжными полками. И на стол с, крытом зеленым сукном с золотою бахромою — горою книги. Анисимычу был приятен еще с Петербурга чуть затхлый и пыльный запах книжных полок — и на пальцах от корешка, когда берешь с полки — чуть-чуть пахнет сапогом.

Андрей Петрович в синем фраке с голубыми бархатными лацканами и золотыми пуговицами с орлами собрался на комиссию и нетерпелив:

— Ну-с?

Он стоял у окна, заложив назад руки и играя хвостиками фрака. Анисимыч сказал, что ему нужно.

Андрей Петрович, изумленный, приподнялся на носках; засмеялся, и чтоб скрыть смех, побежал шариком вокруг комнаты и, посматривая на корешки книг, трогая иные из них рукою, заговорил:

— Бредни, сударь мой, бредни! По ста-ти-сти-чес-ким дан-ным: Россия есть страна земледельческая. Промышленные рабочие в России, су-дарь мой, — нет, я не скажу ноль , но некоторый «икс», нечто неизвестное.

Ткач увидал, что профессор написал пальцем по пыли на переплете книги большую букву X.

— Итак вы «икс». Почему же вы требуете к себе внимания, по какому праву? Сударь мой, если вы, то-есть вы и вообще рабочие в России по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным есть величина неизвестная, то, чтоб приобрести влияние на умы, вы должны стать величиной определенной.

Оробев немного, Анисимыч сказал:

— Вот я и хотел бы деятелям показаться.

— Что-с?

— Деятелям, — смущенно пояснил Анисимыч, — то-есть светлым личностям.

— Хо-хо-хо! Вы ищете деятелей? Светлых личностей? Сударь мой! Не те времена, не те времена, говорю я вам, сударь мой!.. Наше время, сударь мой, не время великих задач… Самое большое, на что, сударь мой, способна нынче светлая личность — это скушать таракана . Да-с, да-с!.. Конечно, с просветительной целью, сударь мой. Вы, может быть, читали у господина Чернышевского, как его герой Рахметов спал на гвоздях ? «Что делать» изволили читать?