Ян Ларри - Как это было

— Прокофий сила!

— Сила? А мы кто? Один Прокофий так это сила, а нас столько народу и на-те — не сила мы! Дубье!

— Ссуду дали бы, — вздыхал дядя Павел.

А хлеба становилось с каждым днем все меньше и меньше. Мамка выдавала теперь ребятам по маленькому куску, да и то ворчала при этом:

— Картошку есть надоть. Не напасешься хлеба-то для вас.

Иногда в избу забегали соседки, просили одолжить немного мучицы.

— Завтра отдам, Сергеевна, — кланялась соседка.

— Где же ты отдашь, бедолога? — хмурилась мамка. — Ай с неба в огород упадет?

— Ей-бо, отдам! — божилась соседка. Мужик мой рыбу понесет к попу! Обменяет рыбу-то!

Мамка отвертывалась от соседки.

— Носили уж которые, да не берет поп… Говорит, вся деревня на год натащила рыбы. Не сердись ты на меня, а хлеба не дам! Вон ртов-то у меня сколько… И мамка показывала рукой на ребят.

— С чего давать-то? — вмешивалась бабка. — У самих не боле пуда осталось! Седни вам дадим, а завтра сами должны под окна итти.

— Ссуду бы, — вздыхали в деревне.

Кое-кто толкнулся к кулакам, у которых оставались запасы хлеба еще от прошлого урожая. Но кулачье не торопилось ссужать хлеб.

— Подождать надо, — говорили кулаки.

— Да чего ж тут ждать? С голоду ж мрем!

— Ничто! Месяц, другой потерпите! А с голоду не помрете! Рыбы в озере вон сколько.

Тем временем цены на зерно в деревне поднимались и дошли до 10 рублей за пуд. В это время кулачье «расщедрилось». Силантий и Пров поглаживали бороды, усмехались:

— Что ж, православные, берите кому сколько надо.

Беднота, обрадовалась.

— Благодетели наши! Дай вам боже всякого здоровья.

Народ повалил с мешками к амбарам богатеев.

— Выручайте! Будет хлеб, — сполна отдадим! С процентом получите!

Кулаки гремели ключами.

— Выручить не хитро, да только и самим не расчет в убытке оставаться.

— Процент назначайте.

— Процента вашего не надо! А только наше слово такое: отдавать будете деньгами, а не хлебом. По десять, кажись, пудик-то идет? Ну вот по десять опосля и рассчитаетесь!

Беднота взвыла:

— Да ведь разор это! Кабы цена такая года три держалась — не жалко, а только где ж это видано такие цены?

— Чтоб вы подохли, мироеды! — ругались самые горячие.

— Ишь какая политика?! — возмущались бедняки.. — Он тебе пуд, а ты опосля десять продать должен, чтобы рассчитаться.

И снова покатилось по деревне:

— Эх, ссуду бы!

Из города приехали какие-то люди, ходили в полях, потом писали в сельсовете бумаги, а уезжая обещали поторопить выдачу ссуды. Но шли дни, а город молчал. В деревне во всех домах ели рыбу да картошку, и только в кулацких домах попрежнему вкусно пахло печеным хлебом.

Мамка ходила злая. Ребятам попадало по затылку за каждый пустяк. Попросил Костя как-то хлеба, мама промолчала. Костя захныкал.

— Да-а-й!

Мамка подскочила к Косте и влепила ему здоровую затрещину.

— На!

Совсем маленькие кусочки хлеба получал только Шурка, а Мишка и Костя ели одну рыбу с картошкой.

— Дай хоть кусочек хлебца! — просили иногда мамки ребята, но мамка и слышать не хотела таких разговоров.

— Будете приставать, — шкуру спущу и радий ваш выброшу!

Ребята притихали. Радиоприемник, установленный на полатях, был теперь ребятам всего дороже. По вечерам, когда все укладывались спать, Мишка и Костя надевали наушники и уносились в иной мир.

Далекий город ощупывал в темных полях высокие антенны и обрушивался в приемники грохотом музыки и пеньем. По вечерам так хорошо было лежать на полатях, на крепко пахнущих овчинах, и слушать городское штукарство. Вперемежку с музыкой громкий голос какого-то — видать серьезного — мужика рассказывал, что делается в этом большом мире. Случалось так, что ребята засыпали с наушниками и утром их будил громкий бодрый голос:

— Руки на бедра! Ну, ну, бодрей! Стряхните с себя сон! Так, так! Начи-най!

Это передавалось по радио какая-то гимнастика, но для чего она передавалась, ни Мишка, ни Костя так и не могли понять.

Однажды под вечер ребята услышали:

— Пострадавшим от неурожая районам направлена безвозвратная ссуда. Семенной материал будет отгружен в этих районах через два месяца.

— Ссуда! — вытаращил глаза Мишка и, бросив наушники, кубарем скатился с палатей.

— Батька! — закричал Мишка, выскочив во двор. — Ссуду дают!

Батька поправлял плетень у сарая.

Сильными ударами обуха он вгонял в землю тычки и при этом крякал:

— Ак-ха, ак-ха!

— Батька, — подбежал Мишка, ссуду дают по радио.

— Чего? — бросил топор батька и тяжело перевел дух.

— Ссуду, говорили сейчас! Иди-ка послушай.

Мишка кричал так громко, что его услыхали соседи. К плетню подошел дядя Павел.

— Привезли, что ли?

По радио, дядя Павел! Ей-бо, передавали сичас!

— Ну? — обрадовался дядя Павел.

— А не врешь? — спросил батька.

— Ей-бо! — перекрестился Мишка.

Услышав слово «ссуда», подбежали еще двое, вынырнул откуда-то и Федоров.

— Дают? А? Что? Не говорил разве я?

— Ну, ну, послушаем!

Народ повалил следом за Мишкой в избу.

Народ повалил следом за Мишкой.

Это был самый лучший час Мишкиной жизни. Еще совсем недавно никто даже внимания не обращал на радиоприемник. Федоров говорил, что громкоговорители ему еще в Красной армии надоели, батька и мамка считали радио баловством. Бабка хотя и пыталась слушать, но была она глуховата на одно ухо и ничего поэтому не услышала. А дед плевался, если ему предлагали послушать. Один дядя Степан побывал раза два на полатях, но всякий раз, когда надевал он наушники, радио как на зло молчало. Дядя Степан рассердился и пустил по деревне плохую славу про радио.

— Трещит чего-то там, вот и пойми! Пустая затея!

Иногда забегали к Мишке и Косте другие ребята, но днем радио почему-то больше молчало, а вечером кто же слушать будет?..

Рано ложатся спать в деревне.

Влетев в избу, Мишка крикнул:

— Говорят еще?

Костя спустил с полатей голову с наушниками, сдвинул микрофон с одного уха и спросил:

— Чего?

— Про ссуду говорят еще?

— Не! — мотнул головой Костя, — какую-то атому разъясняют.

— Какую атому?

— В клетках, говорят, живет. Вроде птицы что ли… Не понять!

— Путаешь чего-нибудь, — сказал батька и сам полез на полати. — Ну-ка, дай-ко-сь мне!

— С батькой на полати полез и Федоров.

— Ребята чего понимают? А я привычный к этому делу. В Красной армии бывало, надоест даже…

Батька и Федоров нацепили наушники и притихли.

— Атомное ядро, — шопотом повторял батька, посматривая с палатей серьезными глазами, — долгое время считалось конечным элементом материи, но в последнее время…