Галина Карпенко - Клятва на мечах

— Получал.

— С ёлки?

— У нас про ёлку в деревне разговору не было. Я эту ёлку в глаза не видел, — усмехнулся дед.

— А гостинец откуда?

— Отец у меня с умом был… Повёз он в город дрова. Время было трудное, голодное. Он повёз дрова на соль менять. Соли и той в деревне не было. Приехал, привёз соли, спичек, матери мыла кусок. Уж она рада была, так рада…

— А тебе?

— Мне?.. Я меньшой был, а всего нас было шестеро…

— Тебе-то что привёз? — торопил Василий.

— Вынул отец из-за пазухи узелок, говорит матери: «Я ребятам гостинчик выменял». Те, кто постарше, гадать начали: «Жамки? Сахар?» Отец говорит: «Нету здесь ни жамок, ни сахару. В городе хлеба нету, какие жамки?» Развязал узелок, а в нём — гвозди. Я попросил: «Дай, батя, мне гвоздок». Отец поглядел на меня, завязал узелок и сказал: «Вот тебе, Вася, береги. Ни один гвоздок чтобы зря, на баловство, не пошёл. Тогда будешь, как я, плотником. Тогда у тебя и гвоздей, и сахару, и жамок будет сколько хошь. А сейчас каждый гвоздь — золото».

— Гвозди золотые? — удивился Василий.

— Золотые. Прежде чем гвоздь-то вбить, думаешь-думаешь, бывало…

— А потом, потом-то что?

— Чего потом?.. Стал я, как отец, плотником. Вот тебе и всё… Теперь всего много — и сахару, и жамок, и гвоздей… Вот тебе и гостинец.

— А хоть один-то, хоть один гвоздь сохранил?

— Почему один? Все целы… Мой отец крыльцо сколачивал. Развалилось у нас крыльцо. Отец работал, а я ему гвозди подавал… Помню, не хватило гвоздей: ещё бы десяток-другой. Он и говорит: «Тащи, Вася, свой узелок. Работу бросать нельзя». Я узелок на полатях схоронил. Полез, принёс. А самому жалко. Отец поглядел, похвалил меня.

— За что похвалил?

— За то, что сберёг, что гвозди зря на баловство не разбросал. Пятнадцать гвоздей в узелке было. На нашем крыльце — мой гостинец.

— Что же, он тебе, кроме гвоздей, ничего и не привозил? — не унимался Василий.

— Привозил. Одёжу привозил, сапоги. Забыл я — ещё чего, а про гвозди помню.

Дед натянул на ноги старую шубейку.

— Иди-ка, гвардеец, спать. И свет погаси… Задремал я…

Василий щёлкнул выключателем и потихоньку спустился вниз.

Уже темно, а то он вышел бы на крыльцо, поглядел бы на золотые гвозди.

Утром сестра Катя помогает Алёше умыться. Это не просто: у Алёши ещё ограничены движения.

— Не торопись, пожалуйста… Теперь будем завтракать.

— Борис Сергеевич пришёл?

— Нет, — отвечает Катя.

— Почему?

— Надо и доктору отдохнуть. Он знаешь сколько не отдыхал? Целый месяц без выходных! Ты вот лежишь один в палате, а у нас пятнадцать палат. Семь тяжёлых. Он один почти всех тащит… Я просто удивляюсь, как у него времени хватает с тобой тары-бары разводить!

— Какие тары-бары? — Алёша бледнеет и роняет ложку.

И вдруг… Вот он, Борис Сергеевич!

— Как живём?

Борис Сергеевич приложил свой стетоскоп к Алёшиной груди. Алёша дышал, не дышал, а сам разглядывал доктора.

— Почему вы пришли? Вы хотели отдыхать! — спрашивает Алёша.

Борис Сергеевич запахивает ему пижамку.

— Молодец, Алексей! Я не зря к тебе спешил…

— Смотрите, я сегодня съел целый сырник!

Алёша просто не знает, чем обрадовать Бориса Сергеевича: он к нему спешил.

* * *

— Вот что, Екатерина Гавриловна, — говорит Борис Сергеевич, прикрыв в палату дверь. — Я всё слыхал. Вам известно про эмоции — положительные и отрицательные?

— Я знаю, — шепчет Катя.

Она совсем не рада, что Борис Сергеевич назвал её Екатериной Гавриловной.

— Для Бодрова очень важны положительные эмоции. И вам, как будущему врачу… — продолжает Борис Сергеевич.

Катя готова заплакать. Но Борис Сергеевич не собирается её утешать.

Он идёт в другую палату — выслушивать, перевязывать и прежде всего спрашивать своих подопечных:

— Как живём?

* * *

Как живём? День за днём течёт уже привычная жизнь. И Алёша тихо скучает.

— Давайте передвинем его кровать, — предложила сестра Катя. — А то он смотрит на пустую стенку. Чего хорошего?

Катя права. Борис Сергеевич сам передвинул Алёшину кровать. Почему это раньше не пришло ему в голову?

— Так тебе лучше? — спросила Катя.

— Да, — ответил Алёша.

— Ты смотри, какая красота, Смотри, какие сосульки!

Сосульки сверкали ослепительно.

На карнизе птица с жёлтой грудкой, в бархатной шапочке.

— Хорошенькая, нарядная, — приговаривает Катя.

Алёша на синицу не смотрит.

— Это совершенно закономерно, — успокаивал Алёшину маму Борис Сергеевич. — Организм сам себя щадит, чрезмерная активность ему пока не по силам. Меня не тревожит его состояние.

Это была правда и не совсем правда.

Борис Сергеевич тревожился и требовал от Алёшиной мамы:

— Старайтесь порадовать его. Приносите ему книги. Он любит читать?

— Он любит играть в свой театр, — говорит Алёшина мама. — Но это очень громоздко!

— Тащите театр!

И вот наступает день, когда Алёше разрешают сидеть.

Около его кровати, на полу, уже стоят тапочки. Скоро ему разрешат ходить. Мама ждёт и боится этого дня.

— Он окрепнет, будет ходить. И даже бегать, — обещает Борис Сергеевич.

На подоконнике стоит мельница. На ней повисли холщовые крылья. Дон Кихот и Санчо Панса лежат в коробке. По всему видно, что сеньор из Ламанчи не собирается взгромоздиться на своего Росинанта, чтобы отправиться навстречу невзгодам.

— Ты не играешь? А я пришёл на репетицию, — говорит доктор.

— Нет, — отвечает Алёша, — мне пока не хочется.

* * *

На тумбочке у Алёшиной кровати, в цветном стакане, стоят берёзовые ветки. На них — бугорки почек.

— Они набухнут, появятся серёжки, листики, — говорит мама.

Она меняет воду в стакане и принимается за вязанье.

— Я вяжу тебе новый шарф.

— Зачем? Весной не нужен шарф. Я буду ходить нараспашку. Как все!

«Я буду грызть сосульки», — сказал бы Алёша. Но он не хочет пугать маму.

— До весны ещё далеко. Ещё будут метели, ещё будут морозы, — говорит мама. — Может, и пригодится шарф. Хочешь, я тебе почитаю вслух?

— Я почитаю сам. А ты вяжи, вяжи…

О чём он думает? Держит перед собой книгу и не переворачивает страниц…

* * *

— Ну-с, молодой человек, как вы спали? — спрашивает главный врач. Он пришёл вместе с Борисом Сергеевичем.

— Хорошо. — Алёша откладывает книгу.

— Что мы читаем?

Алёша не отвечает.

— Я ему принесла книгу только сегодня. — Алёшина мама растеряна. Сын не прочёл даже заглавия.

— Так… — Главный усаживается поудобнее и вынимает из кармана удивительные часы. Они с крышкой. Крышка открылась со звоном…

Алёша лежит послушно. Он глубоко вздыхает, задерживает дыхание.

Он первый раз видит такие часы.

— Хочешь посмотреть? — спрашивает главный, проследив за его взглядом.