Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда

– А, Васятка! Вспомнил, наконец, старика! – дядя Петя явно обрадовался, принял у Мотыля мешок, сделал свободной рукой приглашающий жест и шустро заковылял вглубь квартиры по длинному полутемному коридору. – А у меня как раз и картошечка сварилась, – бормочет он себе под нос.

Мотыль и дядя Петя сидят в довольно большой, но заставленной разнокалиберной мебелью комнате. На застеленном клеенкой столе перед ними откупоренная бутылка, стаканы, крупно нарезанные помидоры, огурцы, квашеная капуста в банке, разделанная копченая рыбина на газетке. Дядя Петя осторожно достает из высокой эмалированной миски горячую, сваренную в мундире картошку, раскладывает ее на столе.

– А вот послушай, Васятка, что я сегодня сочинил, – говорит дядя Петя. – «Съел от «Самсона» холодец, и сразу станешь – молодец». И вот еще: «Наши пельмени – просто объеденье. Тот, кто ест их на обед, никогда не знает бед.» Нравится?

Мотыль смотрит на старика с изумлением и тревогой.

– Дядь Петь, ты чего это?… Заболел, что ли?

– Да нет! – дядя Петя с досадой машет рукой. – Не понимаешь? Это я рекламу сочиняю. И посылаю на всякие конкурсы. Знаешь, разные фирмы объявляют, чтобы свою продукцию рекламировать? Вот. Два раза дали поощрительный диплом, и один раз победил. Выиграл пресс для выдавливания чеснока. Потом покажу. На котлетах мои стихи есть и еще на порошке от тараканов. За это как раз и приз. «Будь ты трижды таракан, все равно попал в «Капкан»». «Капкан» – это так порошок называется.

– Ну, дядь Петя, ты даешь…

– А что? Мое искусство радость людям приносит. Жалко только образования у меня маловато. Два класса всего. Да и то в колонии. Ну, я сейчас наверстываю. Стихи читаю. Вон Пушкина купил, Есенина…

– Дядя Петя, ты же – вор…

– Был вор. Был, Васятка. Ты ж знаешь – завязал я. Давно уже. Не по зубам мне нынешнее время. Не понимаю я в нем ничего…

– А я к тебе за советом…

– Ежели по воровским делам, извини. Ничем помочь не смогу.

– Да я и сам не знаю. Влип я, дядя Петя. Взял вещь, с которой не знаю, что делать. А вокруг – иностранцы всякие, другие непонятные люди… Им за эту фигню человека убить – как чашку воды выпить. Мальчишку вон чуть не кончили. А он вообще – сбоку припеку. Помог бы ты мне от нее избавиться. Хоть за полцены. У тебя ж, небось, старые-то связи сохранились. Я б и тебя не обидел…

Дядя Петя тяжело вздохнул, разлил вино в стаканы.

– Бери, Васятка, картошечку и рассказывай все по порядку. Где вещь-то твоя?

– Схоронил в надежном месте…

Шпень вразвалку идет по рынку, жует яблоко, делает вид, что чем-то занят. Трогает спортивные штаны с ярко-желтой надписью «адидас», что-то спрашивает у продавца-кавказца, начинает торговаться. При этом глаза его бегают из стороны в сторону. Вдоль параллельного ряда прилавков следует Сережка. Мальчишки видят друг друга, но делают вид, что незнакомы. В отличие от притворно расслабленного Шпеня, Сережка – откровенно напряжен и сосредоточен.

Внезапно кто-то трогает Шпеня за плечо. Шпень оборачивается и видит перед собой Мотыля. Бледнеет, заученно приседает, кидается в сторону, но Мотыль цепко держит мальчишку за рукав и прикладывает палец к губам:

– Тихо, пацан, не бойся! Я тебе не сделаю ничего. Разговор есть.

– Какой у меня с тобой разговор! Вы ж меня убить хотели! – испуганно говорит Шпень, одновременно делая страшные глаза Сережке. Сережка ныряет под прилавок и оказывается почти рядом.

– Слушай, пацан, тут такое дело… – Мотыль явно подбирает слова. – Я это… вор, конечно, но на мокрое не подписывался… Короче, линять тебе надо отсюда. И пошустрее. Иначе Птица тебя достанет.

– А вы чего – разошлись, что ли?

– Вроде того. Но это неважно. Есть тебе, где схорониться-то?

– Да нет. У меня все тут, на рынке…

– А родственники какие? Подальше где-нибудь?

– Ты что, дядя? – Шпень выразительно крутит пальцем у виска. – Подумай сам: какие у беспризорника родственники?!

– А мамка где?

– Померла.

– Да… Дела… А ты тут чего, промышляешь, что ли? А живешь в той дыре?

– Ага! – Шпень почти совсем успокоился и даже улыбается Мотылю. – Тырю помаленьку, что плохо лежит.

– Так мы, получается, с тобой… У меня ведь тоже мамка рано померла. Бродяжил, как и ты. Пропал бы совсем, если бы дядя Петя в ученики не взял… А вот… Слушай, как тебя зовут-то?

– Шпень.

– Кличка, что ли?

– А то!

– Знаешь, Шпень, я вот что решил… Нельзя тебе здесь, убьют. Я тебя сейчас отведу к одному хорошему человеку. Схоронишься пока. Только ты уж там смотри…

– Да что я, дядя Мотыль, не понимаю, что ли?! – Шпень обиженно поднимает брови. – Я буду такой хороший-примерный, что вы даже удивитесь. И ничего без спросу брать не буду…

– А ты почем знаешь, как меня зовут?!

– Так запомнил же! Еще с того раза, когда вы меня…

– Ну ладно, ладно… Кто старое помянет… Пошли, что ли?

– Пошли!

Мотыль и Шпень направляются к выходу с рынка. Сережка возникает сзади, шипит прямо в ухо Шпендику:

– А мне-то что делать?!

– Иди сзади, – шепчет Шпень. – Проследишь, куда он меня повел. Потом жди рядом. Если через час не выйду и не дам знак, значит – все…

– Не дрейфь! – говорит Сережка. – Если что, мы тебя вытащим!

Серая, довольно чистенькая, но подчеркнуто казенная комната. За столом сидит спокойный, усталый человек, с созвучным комнате выражением лица. Перед ним, на жестком стуле – историк Георгий. Крутится, подпрыгивает, сверкает глазами, ломает длинные смуглые пальцы.

– Итак, после того, как все разошлись, вы вернулись, чтобы проверить, все ли в порядке?

– Да, я же сказал вам…

– Я уточняю. Время вы не заметили?

– Нет, я не смотрел на часы.

– Охранник утверждает, что видел вас приблизительно в 23.45. Это так?

– Я же сказал, что не смотрел время!

– Вы пробыли у вагона приблизительно пять минут, допили бутылку пива, которая была у вас с собой и ушли… Кстати, а зачем вы вообще приходили? Ведь вагон был заперт, охранник находился снаружи…

– Я нервничал, вы понимаете?! – Георгий почти кричит. – Я места себе не находил! Вы не историк, вам не понять! Такое бывает раз в жизни, вы понимаете? Найти такой раритет, и снова потерять его! Вах! Никогда не прощу себе! Ну представьте себе, что вот у вас, лично у вас был шанс раскрыть преступление века, и вы этот шанс упустили…

– Вы можете мне не верить, – спокойно возражает человек за столом. – Но я вовсе не мечтаю о том, чтобы на моей территории произошло преступление века. И, следовательно, совершенно не мечтаю о его раскрытии. Мне как-то и так хватает…

– Я же говорю – вы не понимаете! Я должен был остаться там и, как пес, спать на коврике возле ящиков. Тогда потир был бы цел…

– А что, там еще и коврик был? – с интересом спрашивает милиционер.