Надежда Гарнык - Лисье время [litres]

– Пожалуйста, добейся встречи с ним! Передай. Просто надо передать, а второй экземпляр – в университетскую библиотеку, а третий… Но они возьмут только после рекомендации от их лаборатории, так что в университет – я тебе тут всё написала.

– А если не возьмут и встретиться не получится?

– Зоя! Поговори там с кем-нибудь, попроси, чтобы помогли. А в крайнем случае отца попроси, я ему позвоню. Как он, кстати? Совсем забыла про него.

Машина опять просигналила.

– Да нормально. Что с ним будет-то? Каждый вечер подшофе. Постарел только, обрюзг, как писал дедушка Тургенев.

– А на скачках всё так же играет?

– Да что ты! Деньги все проиграл ещё в том году. Друзья алкаши, шестидесятники, снова на бабки разводят… А сколько лет держался.

– Ну что ты! У папы золотые руки.

– Да ну, мам. Раз Высоцкого знали или поэтов там разных, теперь можно всем мозги заговаривать и на водку просить. Меня прям тошнит. Напьётся и про Таганку свою начинает в сотый раз. Как всю ночь за билетами с тобой. Я слушаю, мне смешно просто. Он всю ночь за билетами. А потом весь день втридорога, фарцовщик хренов, да ну…

– Ну Зоя! Отец же! Он умеет крутиться.

– Это да. Это без сомнения. Сколько ты раз с ним в очереди стояла в театры по ночам?

Бабушка молчала.

– Молчишь? А потому что в театрах не была, только билеты ему доставала, чтобы он загонял.

– Это он тебе сказал? Витя?

– Мама! Он опустившийся почти старик, хуже пушного короля выглядит. Он мне не только это рассказал, а вообще всё.

– Да что ему рассказывать. Про похождения его все знали. Зато ты у меня есть и Лялечка…

– Да уж, Лялечка…

Снова послышалась возня, прощальные чмоканья, сигнал машины, и мама уехала в другой мир, Ляля же осталась в этом. Она сжимала в руке кусочек лисьего огузка, от обыкновенной красной лисы, без всякой примеси чёрного, который без спроса забрала из комнаты тёти Гали – необычный же.

Поползли подранком детсадовские будни. Всё такие же неприветливые, но ставшие привычными, если совсем быть точными – мучительно привычными.

Так прошёл год, и ещё год.

За это время Потоцкую затравила новая воспитательница, молодая и дерзкая беспринципная Лариса Игоревна. Потоцкая ушла из сада в апреле; родители подали документы не в другой сад, а прямиком в школу.

– Да что вы тут понтуетесь? – сказала Потоцкая воспитательнице после того, как та её отчитала за очередной зверский укус (по телевизору тогда начали показывать сериал про бандитов, Потоцкая моментально пополнила свой богатый словарный запас). – Достали вы меня.

– На себя посмотри, – в упор глядя на Соню, ответила Лариса Игоревна. – Думаешь, вся такая из себя вундеркинд, ну-ну. Буйные в психушке все вундеркинды.

Потоцкая ничего не ответила воспитательнице, если уж быть честным, она ничего не поняла: ни про вундеркинда, ни про психушку, про буйных только поняла.

– Это от слова «разбушевалась буря», – пояснила Соня Ляле, она теперь часто разговаривала с Лялей. Ляля в основном молчала, просто внимала, ну и держала, прям как лиса, ухо востро – вдруг Соня накинется на неё… Потоцкая не пришла в дождливый день, когда вовсю таял снег и разливалась река Рябушка. Не появилась Потоцкая и после майских праздников, когда у веранды закурчавилась редкая в их местности бело-розовая сирень. Ляля съедала пятилистные цветочки – так учила её в прошлую весну Соня: найти пятилистник среди множества четырёхлистников, съесть и загадать желание. Пятилистники долго не находились, но потом нашлись сразу три. Ляля сжевала их все вместе и три раза загадала: «Соня! Не бросай меня, пожалуйста!» Ляля скучала по Соне, вдруг оказалось, что без вредной девочки-обидчицы ей совсем одиноко в группе. Потоцкая хотя бы рассказывала про фильмы и сериалы, блестяще играла главные роли, эта злая девочка, единственная Лялина полуподружка, уже бегло читала, её ещё чаще оставляли в группе воспитательницы (в том числе и Лариса Игоревна), а сами не спеша удалялись на улицу покурить или поболтать с логопедом. Два раза за эти два года Соня поколотила Лялю, но ни разу не укусила. А других кусала… Другие девочки в группе оказались совсем нехорошие – правильно их Потоцкая кусала, у одной даже шрам до сих пор на виске. Они смеялись над Лялей. Была бы Соня, они бы вместе поругались, наобзывались всласть и вышли бы победителями, но Сони больше не было. Только заведующая Виолетта Тихоновна пришла как-то в группу, и Ляля поняла: это заведующая дала задание Ларисе Игоревне выжить Соню из сада. Наверное, Соня действительно всех достала и представляла опасность. Но Ляля, уже пятилетняя, понимала чётко: Соня за справедливость, она ненавидит хвастливых и любимчиков.

Ляля встречала Соню на улице, та хватала её за руки и говорила:

– Пойдём играть!

Бабушка боялась Соню как огня и всегда уводила Лялю.

– Я знаю такую агрессию, я таких лис всегда выбраковывала.

– Бабушка! Но Соня не лиса и так рада мне. Её же несправедливо выгнали.

– Ляля! Ты забыла свои синяки и её сжатые кулаки? А как она нападала на тебя на первом утреннике, ты тоже забыла?

– Она изменилась, бабушка!

– Не знаю, Соня. Лисы не меняются, с какой стати людям меняться?

– Бабушка, твои лисы изменились.

– Среди моих лис злых не было, всех злых выбраковывали, то же, кстати, произошло и с твоей Соней. Кстати, лисы, если агрессивные, щенков могут съесть, а каждый щенок – большая ценность.

– А как же дядя, которого они обглодали?

Тут бабушка встала посреди улицы, мешая прохожим.

– Откуда, Лялечка, ты об этом знаешь? – прошептала она одними губами, лицо её стало свекольного цвета, нос, огромный, распухший на пол-лица, стал отдавать фиолетовым, губы посинели. – Откуда?

– Мне Потоцкая по секрету рассказала, а ей – её родители. Ты не бойся, бабушка. Она только мне рассказала, больше никому. Соня – не предатель.

– Ой, – выдохнула бабушка. – Это просто демонический ребёнок, несчастная будет её учительница… И откуда это у тебя – предатели, непредатели… Вот мама…

Ляля к тому времени возненавидела маму и просто не стала слушать, она представила, что закрыла уши руками, хотя руки у неё были в карманах – Ляля ходила по улице, засунув руки в карманы, чтобы бабушка не взяла чего доброго её за руку, – Ляля стеснялась ходить за ручку с бабушкой.

Без Потоцкой и под умелым руководством Ларисы Игоревны в группе началась настоящая «эра вещизма» – так назвала происходящее мама.

– Никогда! Никогда я не буду потакать плохому вкусу, стаду! – Мама приехала на майские и обыкновенно говорила тихо, как и бабушка, а тут мама впервые повысила на Лялю голос. – Ты слышишь: никогда !