Анна Игнатова - Верю — не верю

Ольха разводила руками, виновато потряхивала красивыми сережками в виде ольховых шишечек, улыбалась и отказывала в просьбе. Тополь с высоты своего роста вздыхал, поглаживал мягкую пушистую бороду и тоже не давал согласия. Они честно (а как еще!) говорили соседям, что сами хотят каждый вечер слушать своего гостя… Впрочем, всех желающих приглашали на вечернюю небылку. Но слушать небылку в гостях и слушать небылку, положив голову на подушку, в полусне, — это огромная разница, которую быстро заметили нашгородцы.

Запас историй у Лёши пока не иссякал. Он не был большим знатоком литературы, но сказок слушал много, мама перед сном почти каждый вечер читала, а память у Лёши была отменная. Взрослая литература тоже шла в ход, правда, в несколько искаженном и сокращенном виде. Обвинений в незнании текста он не боялся. Эти правдолюбцы совсем не знали мировой классики, фольклора и современных произведений! Это было удивительно, если учесть, насколько совпадали два мира, тот и другой. Рецепт оладий, борща и клюквенного киселя они знали! Как правильно переходить через дорогу — знали! Чему равен квадрат гипотенузы, тоже знали. А Шекспира, Пушкина и Толкиена не знали!

Впрочем, Лёша довольно быстро нашел этому простое объяснение. Взять хотя бы Шекспира. На чем построена мировая трагедия? На коварстве и любви. С любовью, судя по предложениям руки и сердца в стихах, здесь было всё хорошо, а откуда, спрашивается, возьмется коварство в этом странном обществе? Важнейшего компонента для замеса хорошего сюжета не хватает!

Да что там Шекспир! Они же понятия не имеют о настоящих детективах! Преступник ведет тонкую игру, притворяется, что он помогает следствию, до последнего непонятно, кто же предатель, и на этом держится весь интерес, а какой интерес возможен здесь, вы мне объясните?

Здесь же все детективы упрощаются до скукотищи! Нет, преступления, конечно, совершаются. Слаб человек, даже если он честен. Он может присвоить себе что-нибудь из жадности, может побить кого-нибудь по горячности. Честность не отменяет разные дурные качества. Но если преступника спросят: «Кто избил, ограбил, обидел и т. д.?», он и не подумает отпираться! «Я», — скажет болван-преступник и пойдет отрабатывать свое наказание, назначенное в зависимости от тяжести преступления! Ни тебе следственной группы, ни сыщиков, ни слежки, ни распутывания дела! Свидетели вообще никому не нужны, потому что совершивший преступление и сам знает, как всё было на самом деле, и, конечно, готов поделиться своими знаниями со всеми желающими!

Ива пыталась пересказать Лёше сюжет самой захватывающей детективной истории в Нашгороде.

(всё так и было на самом деле)

Один человек, назовем его Кактус, сильно завидовал своему соседу и очень хотел иметь такой же велосипед, как у него… На этом велосипеде он мечтал катать свою любимую девушку по цветущим ромашковым полям или что-то в этом роде, читать ей стихи с предложением руки и сердца, а свежий ветерок развевал бы душистую волну её волос. И чем быстрее крутил бы влюбленный педали велосипеда, тем очаровательней развевались бы волосы его возлюбленной…

(«Представляю, какое чучело он привез бы домой после прогулки», — подумал на этом месте Лёша.)

Короче, по какой-то причине Кактус не мог приобрести такой же велосипед. А девушка уже очень хотела покататься и прямо-таки достала своего кавалера разговорами о ромашковых полях и свежих ветерках.

Однажды идет Кактус мимо соседского дома и видит: стоит велосипед один-одинешенек, никому не нужный… То есть очень даже нужный, но, видимо, не своему хозяину. По крайней мере, не в этот час. И Кактус решился на бандитский поступок. Он зашел во двор, быстренько написал записку, кто, зачем и когда взял драгоценный велосипед, записку положил на крылечко и ножом пригвоздил, чтобы свежий ветерок её не сдул…

(«Вот зачем бандитам нож — улики на месте преступления пригвождать!» — подумал Лёша и не слишком удивился)

…а сам покатил, вполне довольный собой, к своей возлюбленной. Уж и накатались они по ромашковым полям! Цветов, правда, уже не было, потому что давно настала осень, и дул скорее не ветерок, а ветрище с порывами до 25 метров в секунду. Развевающиеся волосы норовили попасть в рот и в нос велосипедисту и мешали глядеть на дорогу. Вследствие чего и произошло крушение: велосипед угодил передним колесом в глубокий ручей, рама сломалась, девушка плюхнулась в воду, а влюбленный перелетел через руль и приземлился на другой стороне ручья совершенно здоровый и сухой.

Вот, собственно, и вся интрига. Дальше немного эпилога. Хозяин велосипеда был очень недоволен, что ему вернули обломки, девушка была страшно раздосадована, что Кактус выкупал ее в ручье, а сам вышел сухим из воды… Короче, теперь Кактус — тот самый парень, который дежурит на пристани и раздает бумажки желающим кататься на лодке, такое ему наказание назначено. И носить ему эту голубую форму до следующей весны…

— Погоди! — прервал Лёша рассказчицу (Ива говорила о том, что было на самом деле, поэтому называть небылочницей ее было бы неправильно). — Ты хочешь сказать, что ваши преступники становятся полицейскими?! То есть распорядителями? Следят за порядком и всё такое?!

— Ну да, — пожала плечами Ива. — А что тут странного? Это самая неприятная работа, ее никто не хочет выполнять добровольно, вот и решили: пусть ее выполняют наказанные.

Лёша в очередной раз мысленно всплеснул руками по поводу детсадовской беспечности и легкомысленности жителей Нашгорода.

— То есть он убил кого-нибудь и идет работать в правоохранительные органы?! — воскликнул он уже не с недоумением, а с негодованием.

— Леша, — тихо сказала Ива, — если человек кого-нибудь нечаянно убьёт, то он сам умрёт тоже, разве ты не знаешь? У нас убийц вообще не наказывают, их и так жалко. Они не выдерживают сознания собственной вины и бросаются с обрыва в туман.

— Им что, бумажку такую выдают? — не понял Лёша.

— Ничего им не выдают. Их даже пытались раньше отговаривать, но перестали — бесполезно. Всё равно бросятся. Убийцы не выживают, это всем известно.

Они помолчали. Для Ивы всё было очевидно. Опять приходилось объяснять пришельцу такие понятные вещи… Лёша пытался представить себе вереницу убийц, стоящих в очередь к обрыву… Бред!! А он-то думал, что ко всему уже привык здесь!

— Хочешь, я покажу тебе это место? — вдруг предложила Ива. Он кивнул. И тут же пожалел, что согласился. И уже хотел отказаться. И передумал отказываться. Черт знает почему… Почему зеваки собираются вокруг места происшествия, глазеют на утонувших, которых только что подняли со дна, поворачивают головы, проезжая мимо аварии, хотя сами рискуют попасть в такую же аварию, потому что смотрят не на дорогу, а на искореженные машины и лежащие на обочине тела? «Ужас, ужас!» — повторяют они про себя, им неприятно смотреть на чужое несчастье, но не смотреть — это выше их сил. Почему?