Кай Майер - Мерле и Стеклянное Слово

Мимо нее пронесся серый силуэт, легкий как перышко. Силуэт хищной кошки из серого камня. Раздался плеск воды. Волна ударила в лицо.

Секмет, подумала она.

Серафин.

Мир рушился в ней самой. Мир рушился вокруг нее.

Сын Матери. Секмет. И снова, и снова Серафин.

Она уснет. Просто уснет. Она больше не сражается.

Ее подхватили чьи-то руки, протянувшиеся из серебряного зеркала водной глади. Узкие девичьи руки, за которыми чудились другие. Фигуры в воде.

Серафина больше не было в живых. Она это знала. Но не хотела в это верить. И все равно знала.

Сын Матери вопил на весь храм.

— Мерле, — прошептала Юнипа и потянула ее за собой в Зазеркалье.

Наступила темнота. Сверкнуло серебро. Крики исчезли.

— Мерле, — еще раз шепнула Юнипа. Мерле попыталась заговорить, но ее дрожащие губы не слушались, голос прерывался.

— Да, — ласково сказала Юнипа. — Все кончилось.

Ее посадили на спину Фермитракса. Кто-то сидел позади и крепко держал ее. Серафин? Нет, не он. Должно быть, Унка. Ведь у нее сломана нога, и она не может ходить.

Юнипа вела их через Зазеркалье. Она шла впереди, за ней — Фермитракс, придерживая своих всадниц сложенными крыльями. Сердце у него колотилось, он едва дышал от изнеможения. Мерле показалось, что он хромает, но сама она настолько ослабела, что не смогла бы сказать этого со всей определенностью. Она устало обернулась назад. За львом шла Лалапея в обличье сфинкса. Арьергард составляли Дарио, Тициан и Аристид.

Лалапея несла на спине какой-то продолговатый сверток. Мерле не могла его рассмотреть, перед ее глазами все расплывалось, как во сне. С ней происходило что-то странное, ей не хватало чужого голоса внутри. Не хватало кого-то, кто вселил бы в нее мужество, кто внушил бы, что и в ослабевшем теле живы чувства. Кто держал бы ее в форме, поддразнивал и постоянно заводил.

Но теперь у нее осталась только она сама.

Даже Серафина не было.

И тут она поняла, что несет на спине Лалапея. Это не сверток.

Это тело. Труп Серафина.

Мерле вспомнила его прощальный поцелуй.

Только намного позже Мерле сообразила, что их путь по серебристому лабиринту Зазеркалья был побегом. Те, кто мог бежать, торопились. Впереди шагала Юнипа, которая здесь, вдали от Каменного Света, обрела силу и решительность.

Мерле все время возвращалась мыслями к тому дню, когда они с Юнипой впервые попали в Зазеркалье. Арчимбольдо открыл им ворота, чтобы они ловили противных призраков в его зеркалах. Тогда Юнипа испытывала страх, от которого теперь не осталось и следа. Она так уверенно двигалась по тайным тропам Зазеркалья, словно провела здесь всю жизнь.

Вокруг то и дело гасли зеркала — как окна в ночи. У одних разбивалось стекло, пропуская сильный холодный сквозняк, очень даже чувствительный для тех, кто пробегал мимо. В некоторых коридорах на стены наползала черная тень, закрывая одно зеркало за другим. Многие зеркала лопались, когда мимо пробегал Фермитракс. Крошечные осколки сыпались на беглецов звездным дождем.

Но чем дальше они уходили, тем реже трескались зеркала. Воспоминание о черных пропастях меркло, и вскоре не осталось никаких признаков оставленного позади разрушения. Вокруг сияло чистое серебро, мерцающее в свете находящихся за ним местностей и миров. Юнипа замедлила шаг, и все остальные тоже.

Мерле попыталась встряхнуться, но снова обессиленно склонилась на гриву Фермитракса. Унка крепко держала ее за талию, не давая соскользнуть со спины льва. Как сквозь сон, Мерле слышала голоса спутников. Юнипа, Фермитракс, Унка о чем-то говорили, но она не понимала о чем. Поначалу их голоса звучали возбужденно, нервно, почти панически. Теперь они успокоились и наконец совсем замолкли.

Мерле хотела еще раз посмотреть на Лалапею и Серафина, но Унка не позволила ей обернуться. Или у нее самой просто не хватило сил?

Она чувствовала, что теряет сознание, что перед глазами снова все расплывается, звуки шагов становятся глуше. Когда к ней обращались, она не понимала слов.

Может, так лучше?

У нее не было ответа даже на этот вопрос.

Они похоронили Серафина там, где некогда была пустыня.

Теперь талая вода пропитала широкие песчаные поля, дюны превратились в ил, а желто-коричневые скальные расселины — в овраги и русла рек. Как долго это продлится? Никто не знал. Одно было ясно: пустыня преобразится. Как и вся страна.

Страна станет плодородной, считала Лалапея. Для тех, кто сопротивлялся Фараону и его чудовищному владычеству, это шанс начать все сначала.

Могила Серафина находилась на вершине округлой скалы, где песок и вода образовали вязкую трясину. Когда покажется солнце и влага испарится, почва затвердеет, и он будет лежать здесь, словно в стеклянном гробу. Скала возвышалась над пустыней, с нее открывался вид на все четыре стороны света. Отсюда была видна сине-зеленая лента Нила, который все еще оставался источником жизни в Египте. Хорошо, что Серафин начнет свое последнее путешествие с этого места. Кто это сказал? Кажется, Лалапея.

Мерле почти не слышала слов, сказанных в этот день при расставании с Серафином. Каждый, кто был свидетелем его самопожертвования, произнес хотя бы короткую речь. Даже капитан Кальвино. Подводная лодка пиратов ожидала их на берегу Нила, надежно пришвартованная невдалеке от пальмовой рощи — или того, что от нее оставил мороз.

Мерле последней подошла к могиле — яме, которую выкопал когтями Фермитракс. Присев на корточки, она долго смотрела на покрывала, в которые завернули Серафина. И попрощалась с ним совсем тихо, в каком-то оцепенении. По крайней мере, попыталась попрощаться.

Она знала, что настоящее прощание будет длиться месяцы, может быть годы.

Потом она пошла к лодке вслед за остальными.

Мерле думала, что больше не захочет вернуться на это место. Но вечером, после того как могилу засыпали песком и землей, она пришла сюда снова. Одна.

Она не рассказала об этом даже Юнипе, хотя та, конечно, догадывалась. Вероятно, все догадывались.

— Привет, Мерле, — сказала Секмет, Королева Флюирия, может быть последняя из всех богинь.

Она ждала Мерле около могилы, очень гибкая, очень стройная. Темный силуэт на четырех лапах. Ее можно было бы принять за привидение, если бы не запах хищного зверя, витавший вокруг скалы.

— Я знала, что ты придешь, — сказала Мерле. — Раньше или позже.

Богиня-львица кивнула. Мерле не сразу удалось связать ее карие кошачьи глаза с тем голосом, который она так долго слышала внутри себя. Но в конце концов она нашла, что они вполне сочетаются. То же насмешливое, даже язвительное выражение. Разве что глаза излучают симпатию и сочувствие.

— Нет никакого счастливого конца, да? — печально спросила Мерле.